Зверев приехал домой, сегодня он один. Любаша на дежурстве, дочку забрала теща. Он обошел трехкомнатную квартиру. Недавно он еще копил деньги, мечтал об отдельной собственной комнате, в которую можно зайти и закрыть за собой дверь. Он добился, как добивался всего. Есть кабинет. Дверь закрывается. Зверев лег на тахту, поставил рядом телефон, закурил.
В прошлом году, в сентябре, он поехал за границу туристом. Путевку предложили друзья по спорту, образовался перерыв в работе, решил съездить на две недели. С этой поездки все и началось. За два дня до отъезда в Москву он очнулся в полицейском участке. Он ничего не помнил, последнее, что застряло в мозгу, был шофер такси, который подошел к нему в холле гостиницы и попросил разменять деньги. Зверев не понял, что говорит человек в форменной фуражке, шофер повторил свою просьбу по-английски, а когда узнал, что перед ним русский, обрадовался и на чистом русском языке попросил подождать, пока он — Зверев начисто забыл его имя — рассчитается с клиентом.
Шофер прибежал через несколько минут, потащил в бар, рассказывая на ходу, как воевал и попал в плен, какие хорошие русские парни.
Звереву шофер не понравился, но он выпил с ним рюмку водки и дальше не помнит. В полицейском участке он, конечно, испугался. Понял, что рюмка не могла свалить его с ног, следовательно, ему что-то подсыпали. Другой мог бы устроить скандал, потребовать связать с посольством. Кто Звереву поверит, что выпил лишь одну рюмку? Теперь не докажешь, приходится сидеть в участке, ждать продолжения, выкручиваться самому. Никакого продолжения не было, его оштрафовали на какую-то мелочь и отпустили. Фамилию он придумал, отделался испугом и головной болью. Из товарищей по группе никто не заметил его отсутствия, все, казалось, обошлось превосходно. Смутное предчувствие беды порой беспокоило его, но, оказавшись на родной земле, он завертелся в повседневных заботах, вернулась уверенность, он сел за очередную работу, в рот не брал спиртного.
За несколько дней до Нового года ему позвонил какой-то тип, назвался шведским издателем, предложил встретиться. Встреча произошла в маленьком кафе на проспекте Калинина. Там он понял, что инцидент не был забыт. Довольно простыми словами ему объяснили условия сделки. Он оказывает несложные услуги, о характере которых ему сообщат позднее. В благодарность за это на Западе издают его книгу. Его заверили: в щедрости гонорара он может не сомневаться. «Издатель» подкрепил свое предложение фотографией Зверева на полу полицейского участка, где он запечатлен рядом с каким-то оборванцем, и фотокопией протокола, свидетельствующего о не совсем пристойном поведении.
Проспект Калинина — место довольно людное, кафе хорошо освещены. Данное обстоятельство имело решающее значение для судьбы предусмотрительного «издателя». Зверев объяснил ему неминуемые последствия их следующей встречи. «Издатель» извинился, пробормотал, что выполняет лишь просьбу друга, попросил все-таки подумать: фотографию оставил на память.
Зверев ждал последствий, понимал, что повторная встреча не за горами, даже желал ее. Он принял решение не церемониться, разделать следующего шантажиста как следует, затем рассказать все в КГБ. Телефон молчал, стала появляться мыслишка, что теперь-то его оставили в покое. На кой черт он нужен? Тут у Петра появилась идея поездки в Гренобль, на Олимпийские игры. Сначала Зверев решил не ехать, рассудив, что одно дело на своей земле, другое — там. Но чертик самолюбия не давал покоя, главное, он перестал бояться. Он рассудил так: ну, напился, попал в участок, станет об этом известно, он покается. Всыплют. Безусловно, всыплют, не больше. Он не мог отступить, признать себя побежденным, поехал с друзьями в Гренобль. Если за ним следят, то пусть видят, он не боится, пусть попробуют сунуться с фотографиями.
Когда Зверев узнал, что вместе с друзьями объявлен победителем викторины, то все понял: он не заполнял бюллетень вообще. Тут он, как говорится, закусил удила. Хотите увидеть меня в Монте-Карло? Пожалуйста. Мне тоже порядком вся эта история надоела, встретимся, поговорим.
Сейчас он понимал, что вел себя глупо, можно сказать, преступно. Его понесло тогда, он не мог остановиться, обязан был доказать тем людям… Говорило оскорбленное самолюбие — почему за границей решили, что он человек, способный на предательство? Он вспоминал свою жизнь за последние годы, старался найти какой-либо поступок или фразу, которые бы дали возможность считать его потенциальным предателем.