скую кассу. А взамен он получит самую крепкую, самую надежную российскую валюту... Двадцать тысяч бутылок! «Променисте» и «Закарпатьске», «Иршавьске» и «Портвейн розовый», «Рислинг закарпатский» и, куда ж без него, «Биле мицне». Только как бы все это впихнуть, не в такой уж и вместительный, как оказалось, рефрижератор. - Ну, давайте, что ли, оформлять сделку, - усевшись напротив главбуха и лихо закинув ногу на ногу, слишком громко для небольшого помещения (сказалась, по всей видимости, дегустация), произнес Сергей. Он расстегнул саквояж и прощальным взором окинул лежащие в сумке миллионы. Но бухгалтер чего-то медлил, перекладывая бумажки с одного края стола на другой. Потом вдруг резко встал и чуть ли не бегом выскочил в коридор, оставив Сергея одного. Прошла минута... вторая... третья... - Куда он запропастился? - Сергей уже начал нервничать. И в этот момент в кабинет вошли директор с главбухом. По их лицам было понятно, что за те несколько минут, пока они отсутствовали, случилось что-то ужасное. - Тю, - сказал Григорий Львович и стукнул себя кулаком по лбу. - Я ж совсем забыл, - тут, как заправский артист он выждал паузу. - У нас теперь все можно купить только по купонам. - По каким купонам? - не понял Сергей. - По таким! - Директор полез в карман пиджака и вытащил оттуда, словно фокусник, какой-то смятый розовый листок, расчерченный на множество квадратиков. Посередине листа синела большая круглая печать. - Теперь мы торгуем только вот по таким фантикам. Карбованцам, будь они не ладны... Другая валюта нам не треба. - Директор не мог скрыть клокотавшей в нем злобы. - Ни доллары, ни фунты, ни рубли. У нас теперь своя незалежна валюта. Короче, ничего у нас с тобой, друг ситный, не выйдет. - Как не выйдет, как не выйдет, мы же вроде обо всем договорились, - растерянно запричитал Сергей. - И по количеству, и по цене... - Он не мог поверить, что все вот так вдруг может мгновенно закончиться, как сладостный сон, который внезапно прервала зловещая трель ненавистного будильника. - Ну, мало ли о чем мы договорились. - Директор старался держаться независимо. - Грошей-то у тебя нема. от это, - он похлопал по саквояжу, - для нас не деньги. На черном рынке - деньги. И у частников - деньги. А у нас - нет. Мы ж государственное предприятие. Пока... Вот государство о нас и печётся. Боится, чтоб мы, не дай бог, кому чужому свой товар не сплавили. Да, это был удар... Прям под дых. Даже ещё ниже. Такого подвоха от, казалось бы, порядочного директора винзавода, с которым они только что так мило беседовали, попивая разные благородные напитки, Сергей не ожидал. Что ж теперь делать? Что? Ни черешни, ни вина... Одни пустые разговоры. се, пора домой возвращаться. Хватит с него этой коммерции. Сыт по горло. Сергей встал и, не попрощавшись, направился к выходу. - Деньги забыл, - окликнул его директор, возвращая саквояж. Ему самому было очень неловко за случившееся. Да и терять такого выгодного клиента было тоже обидно. - Сейчас я машину вызову, чтоб вас в город отвезли, - сказал он Сергею. - ы уж не обессудьте. Такие, блин, времена. - ремена не выбирают, в них живут и умирают, - вдруг произнес Сергей пришедшую на память, как нельзя кстати, строфу из стихотворения Александра Кушнера. се, хватит клянчить, хватит ныть, хватит заниматься тем, что тебе абсолютно не свойственно. «Большей пошлости на свете нет, чем клянчить и пенять...» Завтра же едем домой! 11 Но... Уже на обратном пути в город Сергея стали одолевать некоторые сомнения, постепенно переходящие в терзания: а, может, он и не прав... может, нужно еще чуток повременить. конце концов, край-то богатый. Ну, пролетели они с черешней, ну с вином вышел облом, но что-то, же хорошее, нужное, полезное, выгодное здесь должно быть. Безусловно, должно! Но что? ...Эх, ГАЗ-69, эх, горный «козёл». Эх, чудо - машина! се внутренности вытрясла... Куда ж несёшься ты? Дай ответ. Не даёт ответа. Летит мимо всё, что ни есть на земле: горы, реки, водопады, лисы, косули, куропатки, черешневые сады, изумрудные виноградники... Голова просто кругом... от всех этих красот... Да, не надо было столовые вина с портвейном мешать. Ох, не надо... - Э, да вы батенька, пьяны! - Директор рынка презрительно и даже как-то брезгливо взглянул на ввалившегося в его кабинет Сергея, волочащего за собой помятый, как и он сам, саквояж. дороге от жары и абсолютно бессмысленной, но столь приятственной дегустации крепких напитков его действительно малость разморило. - А я думал, вы серьезные ребята. Бизнесмены. А вы так, пустобрёхи. - Ненадо махнул рукой. Слышать такие беспочвенные обвинения Сергею было очень даже обидно. Он что ли сам себя спаивал. Да он вообще, по большому счету, не пьёт... Или почти не пьёт. се ж ради дела. Ради общего дела! Но директору рынка он был больше неинтересен. Ненадо даже не смотрел на него, а вытащив из сейфа пачку розовых бумажек, точно таких же, какие Сергей впервые увидел на винзаводе, стал пересчитывать их. - Василь Михалыч, - робко подал он голос, - продайте мне их. Христа ради. - Что? - Ненадо удивленно посмотрел на Сергея, словно впервые увидел его. - Как это продать? Это же подсудное дело. Ты что! Меня, да и тебя за такие махинации знаешь, куда могут отправить... - Догадываюсь... Но что мне делать, что? - голос Сергея достиг дискантных высот. - Скажите, что у вас ценного купить можно. Дайте ответ. Не за купоны, не за карбованцы, а за полновесные, - для пущей убедительности он потряс саквояжем, - рубли. - Ну, не такие уж они и полновесные, - возразил директор рынка. - Хотя... Желающие найдутся. А как ты смотришь, - помолчав, сказал он, - если мы вас картошкой затарим? - Какой картошкой? - не понял Сергей. - Молодой! У вас, такая, поди, еще через месяц-другой только появится. - Директор рынка даже оживился. - Ты любишь картошку? - глядя в упор на Сергея, спросил он. - Люблю, - растерянно ответил тот. - Правда, черешню я люблю больше... - Ну, про черешню, ты, брат, забудь. А вот с картошкой я тебе помочь могу. - И Ненадо тут же стал кому-то звонить. - Вобщем, так, - повесив телефонную трубку, обратился он к Сергею, - сегодня ты иди, проспись. Заработались вы, я гляжу, с Гришей. Да саквояж свой ценный где-нибудь по дороге не оставь, а завтра... Нет, послезавтра, - посмотрев в настольный календарь, поправился Василь Михалыч, - мы с тобой поедем в одно венгерское село. Тут, недалеко. Там такая картошка созрела. Пальчики оближешь. - Да! - окликнул он в дверях Сергея, - ты там своего водилу предупреди, чтоб машина готова была. А то я смотрю, он у тебя тут обжился, уезжать не захочет... Похоже, Николай и впрямь за эти несколько дней, пустил, если не корни, то достаточно цепкие побеги в благодатную Закарпатскую почву. Из-под машины, которую он остался сторожить, долетали аппетитно щекочущие нос запахи жарящегося шашлыка. Густой дым выползал из-под тяжёлого брюха рефрижератора, и нежно обдувал его запылённые бока. - Николай! - позвал Сергей. Тут же из-под машины выползло красное, обрюзгшее и густо заросшее грубой щетиной испуганное лицо. Сергей даже сразу и не узнал в нём своего шофёра. Эка как его тут разнесло. А за ним, щурясь и доверчиво улыбаясь, смотрела на Сергея еще одна такая же обрюзгшая, только без бороды, малопривлекательная мордаха. - Это моя Надя, - сказал Николай и крепко прижал к колючей щеке свою новую подружку, которая ну никак не смахивала на тех пышнотелых красоток, которыми обильно была обклеена кабина рефрижератора. Однако это нисколько не смутило Николая. Похоже, он был счастлив. Свиданка состоялась. - Послезавтра едем. Приведи себя в порядок, - сказал Сергей. ид шофёра на него подействовал отрезвляюще. Он не на шутку перепугался, глядя, как на глазах тот деградирует и спивается. - И машину не спали, на чём обратно поедем... 12. Наступило утро, бесцеремонно пробравшись сквозь плотные шторы, оно ослепило Сергея южным безжалостным солнцем. Спать не хотелось. ставать тоже. Самое время для душевных терзаний и творческих мук. Вот когда можно, подобно Васисуалию Лоханкину, спокойно и взвешенно порассуждать о высоком предназначении русской интеллигенции в эти непростые переломные для страны годы... Ну как так получилось, что он, бывший научный сотрудник, моряк, а ныне член союза журналистов и вообще творческая личность, ценитель Моцарта и Пинк Флойд, так низко пал, что поддался на дурацкие уговоры своих сомнительных друзей и поехал неведомо куда неведомо за чем... И теперь ломает голову как отсюда привезти неведомо что и еще заработать на этом неведомо сколько. прочем, он тут же нашёл оправдание своему беспринципному поступку: не я один такой. Вон, сколько врачей, учителей и прочей бюджетной интеллигенции бороздят просторы ближнего зарубежья в надежде прокормить себя и своих близких. Ну, разве не ужасно, когда из-под полы бесформенно топорщащейся юбки бывшего учителя словесности, так возвышенно рассказывавшей на уроках литературы о Наташе Ростовой, как идеале искреннего чувства, бдительный польский таможенник извлекает несчетное количество литровых флаконов со спиртом «Рояль». Да ещё, откровенно потешаясь над «летящей» походкой спалившегося педагога, пытающегося ложной хромотой пресечь предательский звон контрабандных бутылок, любезно «мовит»: - А поворотись-ка ты пани. Что там ещё, в недрах своих многоярусных юбок сховала. И та вертится. надежде на его доброту и снисхождение. Что он, не человек, не понимает... Всем жить хочется. И Наташа Ростова здесь ни при чём! - от именно! - сказал Сергей и резко вскочил с жёсткой