Сравнение со славными страницами военного прошлого очень понравились императору, но как каждый «божественный» правитель он не хотел брать на себя ответственность за столь чудовищное решение. Правитель никогда не бывает виноват сам лично, всегда виноваты дурные советники и исполнители.
— Сможем ли мы так быстро добиться нужных нам успехов, Исида? — сомневался император и советник немедленно находил ему нужные аргументы.
— Нельзя попробовать молоко кокоса на разбив его. У генерала Исии все готово для использования нашего нового оружия. Вам следует только отдать приказ и в самое ближайшее время мы нанесем свой первый удар по Окинаве и Гавайям. И все наши врага тут же затрепещут от страха перед нами — убеждал Исида монарха.
— Есть люди, которые считают использование бактериологического оружия большой ошибкой.
— А что считают эти люди по поводу того, что эти бледнолицые дикари и варвары своими зажигательными бомбами убили и сожгли триста тысяч жителей Токио? Видели ли они превратившихся в головешки стариков и женщин, что сгорели в храме Синто? Были ли их родственники среди тех кто заживо сварился в городском пруду, который со всех сторон обступили языки пожара? Как смеют они называть наши планы бесчестием!? Идет война в который для достижения победы хороши все средства! — гневно воскликнул советник и ткнул пальцем в окно кабинета. Из него не было видно городских руин Токио, но они существовали и своим трагическим видом требовали отмщения, за ужасную мартовскую ночь 1945 года.
— Отлично сказано Исида. Они вряд ли смогут сказать, что-либо вразумительное родственникам погибших. Теперь я отчетливо вижу, что пришла пора отринуть в сторону все праздные рассуждения о чести и бесчестии. Надо понять это и твердо следовать путем победы, что указывает нам великая богиня Аматерасу — император замолчал, давая возможность собеседнику, а заодно и себе насладиться важностью момента, а затем произнес.
— Передай генералу Тодзио мое согласие на проведение операции «Туман возмездия».
Сказано, сделано и получив добро от божественного Хирохито, огромная махина императорской армии завертелась. Прошло четыре дня с момента принятия окончательного решения и японцы вновь перевернули страницу истории войны, применив новый вид оружия.
Первыми под «туман возмездия» попали американские части находящиеся на Окинаве. Захватив этот стратегический остров, звездно-полосатые крестоносцы активно готовились к вторжению на японский остров Кюсю, срок его был определен первой декадой октября. Сделать это должны были лучшие подразделения морской пехоты, при поддержке стратегической авиации и флота.
Одиннадцатое сентября 1945 года было мало чем примечательной датой для солдат первой дивизии корпуса морской пехоты США. Устав от свершенного накануне марш-броска, они мирно спали, в ожидании того момента, когда капралы и сержанты прокричат ненавистную команду «Подъем!». Видя во сне родные просторы Оклахомы и Айдахо, Миннесоты и Канзаса, обнимая своих любимых Кэт, Пэм, Дороти и Ким, они не подозревали о страшной угрозе, что подкрадывалась к ним на крыльях японского бомбардировщика с чудным названием «Гинга».
Вылетев под покровом ночи со сверхсекретным грузом на борту, он взял курс на Окинаву ведомый опытными летчиками. Долгое время они готовили пилотов камикадзе и вот настала и их черед послужить интересам империи.
Ни один их них не дрогнул услышав то, что от них потребовал в своем секретном приказе император Хирохито. Каждый из них смело шагнул вперед и повязал на голове ленту смертника с личным знаком монарха, знака особой чести.
Чтобы локаторы «белых дьяволов» не смогли обнаружить самолет раньше времени, все время пути они летели над кромкой воды. Встречные потоки сильно колебали самолет, но трое отважных смельчаков смогли добраться до цели необнаруженными.
Желая ввести врага в заблуждение, летчики сделали большой крюк и приблизились к острову не с севера, а с запада. Выйдя точно в центре острова и распахнув бомболюк сбросили вниз свой смертоносный груз.
Никогда прежде бомбардировщики империи не несли столь легкий и в тоже время опасный груз. Тщательно закрепленные на случай болтанки керамические контейнера почти ничего не весили и позволили самолету добраться до цели раньше времени.
Летевший на задание экипаж ничего не знал о расписании патрулирования американских истребителей над Окинавой. Дети Ямато просто и без изысков сыграли в «чет нечет» и выиграли. Подкравшийся к острову, «Гинга» удачно попал в маленькую временную «форточку» патрулирования летчиков противника.
Был уже рассвет, когда пролетая над исковерканными войной лесами Окинавы, самолет высыпал на них свой хрупкий груз. Не было ни взрывов и вспышек, только глухие хлопки и треск разбитой посуды, который больше вызывает любопытство и удивление, чем страх и опасение. Выпущенный на свободу джин не обладал ни цветом, ни формой и подхваченный ветром стал расстилаться по острову.
Вылетевшему на задание экипажу повезло трижды. Кроме того, что они сумели незаметно добраться до острова и воспользовались патрульной «форточкой», японцы почти идеально сбросили свой смертоносный груз. Благодаря ветру чумное облако стало распространяться сразу по двум направлениям, на север и на юг.
Большая часть его обрушилось на спящих морских пехотинцев, благополучно миновав минные поля, вышки с прожекторами и пулеметами, ряды колючей проволоки и бдительных часовых. Ни один из них не заметил появление страшного врага, хотя многие услышали гул его невидимых моторов.
Впрочем, появление «Гинга» не осталось незамеченным со стороны американцев. Отчитываясь о проведенном патрулировании, второй лейтенант Роджер Ковенкост упомянул о непонятном инциденте случившимся с ним.
— Странные теперь пошли японцы, сэр. В 6.34 на курсе 25 я заметил самолет без опознавательных знаков. Это был японский бомбардировщик «Френсис». Я трижды атаковал его, он ни разу не открыл ответный огонь, хотя пушки его были расчехлены. После второй атаки у него загорелся правый мотор и он стал падать. Желая отомстить за погибшего брата, я атаковал «Френсис» в третий раз и очень отчетливо увидел японского пилота — молодой парень замолчал, облизнув пересохшие губы.
— Ну и что? Японец стал молить тебя о пощаде — попытался приободрить летчика дежурный смены капитан Сароян.
— Никак нет, сэр. Это был камикадзе и он радовался, сэр — выдавил из себя Ковенкост.
— Радовался?
— Так точно, сэр, радовался. Вернее сказать торжествовал как будто не я сбил его, а он меня — облегченно признался лейтенант. Он рассказал о своем кошмаре и теперь это стало головной болью капитана.
— Действительно, странный случай — удивленно протянул капитан, — ты говоришь, что это был камикадзе?
— Да, сэр. На его голове была повязка смертника. Нам такие специально показывали, когда вели инструктаж.
— Верно, верно, я это помню, — согласился капитан. Он на секунду задумался, а затем вынес свой вердикт.
— Наверняка этот фанатик собирался атаковать один из наших кораблей, что стояли у Окинавы и вчера ушли в плавание. Не нашел их, бензина мало, вот от страха и отчаяния, перед смертью и стал всякие рожи корчить. Все понятно?
— Так точно, сэр. Разрешите идти?
— Идите, — разрешил Сароян, — и вот, что лейтенант. Не надо отмечать про эти гримасы в своем рапорте. Укажите место встречи, время и то, что сбили. Остальное несущественно. Главное вы посчитались с врагом за брата, верно?
— Совершенно верно, сэр — браво отрапортовал Ковенкост, совершенно не подозревая, что сбитые им японцы все же одержали свою победу.
И пусть от легочной чумы пострадал всего лишь один батальон морской пехоты на юге и два десятка летчиков на севере острова, куда ветер донес малую часть ядовитого облака. Понесенный американцами ущерб никак не мог остановить готовящийся на острова десант, но судьба причудливо стасовала свои карты. Среди тех летчиков, что пострадали от чумной атаки оказался генерал Кертис Лемей, организатор мартовской бомбардировки Токио.
Его могучий организм долго сопротивлялся страшной болезни. Главного героя ковровых ударов по Японии срочно вывезли в Штаты, где для его лечения применили «чудо-средство» пенициллин. «Чудо» не подкачало, генерал остался жив, но превратился в полного инвалида, который не мог ничего делать сам. Посетивший Лемея Трумэн ужаснулся от открывшейся ему картины. Подписывая указ о награждении летчика медалью почета Конгресса, американский президент чуть слышно произнес: — Лучше бы было всем нам, чтобы он сразу умер.