* * *
Шурик действительно был очкариком. Очки ему прописали еще в школе, но следует заметить, что этот незначительный дефект для остальных несознательных граждан служил объектом постоянных насмешек.
«Очкарик!» — говорили они, когда не оставалось иных доводов в споре с умными очкариками.
«А еще в шляпе!» — говорили они, когда не находилось иных слов, чтобы досадить представителям умственного труда.
Все это было. Это было признаком времени и со временем же и ушло.
Нынче можно нахлобучить самую фешенебельную шляпу и укрыть глаза за самыми непроницаемыми очками и не стать от этого похожим хотя бы чуть-чуть на своих умных собратьев.
— А, влип, очкарик! — радовался, спустившись к застрявшему в смоле Шурику Верзила.
Нужно было перевести дух, чтобы придумать и наказание и его степень этому студентишке...
Широко размахнувшись, Верзила ударил ногой по неподвижно стоящему Шурику. Прямо под зад.
— Это только аванс. Ну, теперь всё, готовься, студент! Скоро на тебя наденут деревянный макинтош, и у тебя дома будет играть музыка! Но ты ее не услышишь!
Спокойно отвернувшись от Шурика, Верзила пытался сосредоточиться на мысли о наказании и обливал водой из-под крана свою разгоряченную голову...
— Воды...— Шурик использовал свой шанс. Подобрав поллитровую банку, Верзила подал напиться несчастному врагу. На прощанье.
Одним глотком проглотив воду, Шурик предусмотрительно сказал:
— Спасибо.
Это и отвлекло Верзилу, на минуту усыпило его бдительность.
Сапоги на Шурике были внушительных размеров. Со своими потрепанными полукедами он свободно утопал в них. Шурик внутренне благодарил забывшего их хозяина. Из детского озорства, вспомнив лихие игры в «казаков-разбойников», он несколько раз огрел Верзилу по крутому заду ногой, свободно скользившей из сапога и обратно. Шурик был не из последователей несопротивляющихся злу насилием. Он платил ударом за удар.
Верзила поначалу ничего не понимал, дико озирался в поисках еще одного врага, который невидимо наносил ему обидные удары, но, наконец, сообразив, не увидел своего студента в луже смолы. Тот исчез. Вдруг испарился. И от него в смоле остались только завязшие сапоги...
Верзила взревел ревом обманутого быка.
«Снова надули! Провели, как пацана!»
Когда же Верзила, наконец, сообразил кинуться в погоню за смывшимся студентом, его встретил шквал свистящей вокруг и везде щебенки, пулями вылетавшей из кучи, за которой залег Шурик и держал с помощью визира и пневматического отбойного молотка круговую оборону.
Неожиданно отбойный молоток заклинило.
Шурик снова метнулся к подъемнику.
Верзила, не мешкая, памятуя об однажды упущенном моменте, кинулся ему наперерез. И оказался на подъемнике раньше студента. Взверел электрический мотор, подъемник настолько резко махнул вверх, что Шурик решил отправить в полет на высоту своего противника одного. От беспомощности, от бессилия Верзила сбросил на голову студенту мешок с цементом марки «400».
И промахнулся!
Мешок разорвался воющей миной в нескольких метрах от Шурика, лишь осыпав его голову мельчайшей субстанцией.
Туманом клубящийся цемент затруднял поиски неприятеля. Порой они были совсем рядом, разделенные всего лишь канализационной трубой, вдоль которой они ползали, и — не замечали друг друга.
Шурик метнулся к вырытой траншее для трубы.
Верзила ринулся к стоявшему на отдыхе бульдозеру, у него созрел план: смести с лица земли студента с помощью техники!
Шурик несколько мгновений растерянно метался в траншее; машина, ревя всем своим мощным нутром, неминуемо надвигалась на него.
Шурику не оставалось ничего иного, как защищаться с помощью густо разведенных белил и мастерка каменщика. Он так лихо швырял в лицо напарника свой защитный раствор, что в несколько бросков ухитрился заляпать лицо верзилы так, что тот утратил всякую ориентацию, и его бульдозер закружился на одном месте, словно танцуя вальс-бостон.
* * *
Наощупь, как слепой котенок, Верзила прокладывал себе путь к душевой. Она ведь была где-то рядом. Протерев глаза, он, наконец, увидел свою спасительную цель.
Вода смывала все следы недавнего боя. Верзила благостно радовался возможности перевести дух. Война — войной, а солдату отдых все равно нужен!
В Шурике проснулся бесенок.
Это проказливое существо не давало ему возможности долго раздумывать, сомневаться, мучиться сомнениями: надо ли так поступать.
Шурик просто подкрался и стащил с гвоздя в душевой всю одежду своего напарника, оставив только ценное: часы.
И случайно один башмак. Просто на второй башмак у него не хватило времени, так как Верзила закрутил кран и собрался выходить из кабинки душа.
После теплого душа с ласковым кусочком хозяйственного мыла, оставленным предыдущими посетителями душевой, Верзила был потрясен, увидав, что всю его одежду нагло сперли.
Это был предел всему!
Просто заплакав, заревев от отчаяния и бессилия, Верзила взломал стенку легкой душевой. Увидав студента, отчаянно вскричал-взмолился:
— Стой, студент!
Шурик лениво оглянулся на крик Верзилы. Озорно улыбнувшись, он продолжал свой путь. Уж на что силен был Верзила, но от нахлынувшего позора: предстать нагим, в чем мать родила, на обозрение всей стройки, его охватило внезапное бессилие, и он застрял в дыре.
И горько зарыдал. По-детски. От души.
— Ну, студент, погоди! — только и мог выплакать он. Втиснувшись снова в душевую, он огляделся. Здесь не было ничего подходящего для прикрытия срамоты кроме маленького обмылка, растрепанного мочала и одинокого башмака. Схватив последний, он швырнул его сквозь дыру вслед спокойно удаляющемуся студенту.
Недолет...
Шурик остановился, сделав два шага назад и подобрал брошенный башмак. В пару первому.
Верзиле вдруг пришло в голову нечто увиденное однажды в кино: он обвязал вокруг своих бедер мочало. И почувствовал себя хотя бы в какой-то степени одетым.
Стремглав выбежав из душевой, Верзила огласил воздух взывающим к победе криком неандертальца из доисторических времен. Его атака продолжалась.
Отодрав от легкой душевой жердину подлиннее, ставшую для него боевым копьем, Верзила почти настиг обидчика у смоловарки. Смоловарка бурлила черным кипящим варевом, чадила во все стороны, то закрывая дымовой завесой студента, то открывая его.
Шурика увлекла эта детская игра в «обманки-догонялки» вокруг смоляного чана. Он кидался то в одну сторону, то в другую, всякий раз обманывая и дразня напарника. А увидав лежавшую рядом связку керамических изоляторов, схватил ее, раскрутил в воздухе, как лассо, и очень метко набросил ее на шею Верзиле. Получилось нечто вроде ожерелья, а от черного дыма Верзила в момент почернел, закоптился и таким образом приобрел вид, достойный коренного жителя экваториальной саванны.
Как разъяренное и ослепленное яростью животное, Верзила не замечал ничего. Он видел перед собой только врага. Сквозь дым смоловарки он только и успел углядеть, как студент метнулся в подъезд дома, и его проглотила тьма. Верзила, взревев еще громче, устремился за ним.
Шурик вбежал в почти готовую комнату.
Оклеенная в веселенькие обои с бабочками, каждая размером с гигантского махаона, она носила следы не-прибранности: рулоны обоев, обрезки, ведро с клейстером.
И у Шурика появился гениальный план!
Взмахнув в воздухе рулонами обоев с бабочками, Шурик расстелил их по всему периметру комнаты. Обильно полив бумажную почву клейстером, озорной студент затаился у дверного косяка в ожидании напарника.
Вы догадываетесь, что ждало неразумного й наивного Верзилу?
Да-да! Вбежав в комнату, он споткнулся о выставленную ногу Шурика, упал на ждавший его ковер из обоев и клея.
Шурику осталось только оперативно подталкивать катящегося по полу Верзилу, заворачивая его в большой бумажный кулек.
Сила, способная разломать кирпичи надвое, согнуть в петельку строительный ломик, растянуть и сложить чугунные меха отопительной батареи; алчущая возмездия, наконец, утихомирилась, спеленатая, как младенец, по рукам и ногам.