— До свидания!
И снова, ничего не поняв, тетя Зоя посмотрела вслед молодым людям, заперевшим за собой дверь изнутри.
* * *
Квартира, в которой Лидочка жила, поразила воображение Шурика прежде всего тем, что принято называть характерными деталями. Прежде всего это был Дом. Самый настоящий дом, в котором живут, а не временно пребывают, как, например, в общежитии.
До этой поры нашему славному герою еще никогда не доводилось бывать в доме, где жила девушка. А это особый дом и совсем не похожий, например, на тот, где живет парень или на тот, где вырос сам Шурик.
Прежде всего — обилие всевозможных флакончиков на тумбочке с зеркалом, которое (Шурик уже это знал) называлось по-иностранному красиво: трюмо. Каждый флакончик нес в себе частичку запахов и ароматов, которыми девочки всегда отличаются от мальчиков. Стоит какой-нибудь девушке на остановке тряхнуть копной своих рыжих-смоляных-соломенных волос, как в воздухе надолго повисает и тонко вибрирует аромат то ли цветущей сирени, то ли увядшего жасмина, то ли еще чего-то такого, чему и название тяжело подобрать!
А бывает, накатит такая волна благоухания, так окатит все твое существо, в быту знакомое лишь с одеколоном под названием «Тройной», что потом еще долго в воображении рисуются самые невероятные картины и сюжеты, где главной героиней, персидской принцессой из «Тысячи и одной ночи», Шехерезадой всегда бывает Она — виновница и таинственная незнакомка, лицо которой, бывает, и не запомнилось, а вот ее запах...
Итак, трюмо с флакончиками, шпилечками, скромными тюбиками губной помады...
Кстати, из зеркала на Шурика глядел довольно симпатичный молодой человек, в некоторой степени даже совершивший некий геройский подвиг! Очки, правда, несколько портили лицо, но зато придавали облику нюанс интеллигентности. А также делали немного постарше. Брюки, правда, коротковаты, ботинки, увы, не остроносые, модные, ну, да ладно!
Шурик поправил на носу очки, пригладил непокорный чуб, для верности укладки тайком сплюнул немного себе на пальцы.
Итак, из зеркала смотрел не такой уж урод, а очень даже симпатичный парень, теперь уж наверняка — студент третьего курса, вот только сбросить бы еще парочку экзаменов.
Брюки в результате боевых сражений требовали просто-таки капитального ремонта. А лучше бы, конечно, раскошелиться на новые. Теперь в этом, кажется, появилась просто настоятельная необходимость. Придется что-то придумать, в чем-то себя ужать.
У трюмо располагалась — чудо! — магнитола. На тонких растопыренных ножках. Магнитола — чудо магнитофона и радиоприемника, соединенных вместе. Магнитола была недостижимой мечтой не только Шурика, но и почти всего студенческого братства. Шурику так хотелось включить это великолепие, но природная воспитанность отвела его взгляд дальше, на книжный шкаф, за стеклами которого виднелись шикарные книжные издания. Они были читаемы в этом доме, это было видно по маленьким белым закладочкам в корешках книг, по тому, что стекла были отодвинуты, а вместе с ними сдвинуты в сторонку фотографии, главной темой большинства из которых была Лидочкина жизнь.
На фотографиях Лидочка выглядела еще краше, еще улыбчивей.
Чаще всего девушка, видно, любила сниматься в полупрофиль. Она знала, бесенок, что это ей идет, она понимала, что так выглядит предельно симпатично. И почти на всех фотоснимках она была улыбающейся, она просто сияла в постоянной какой-то радости своей прекрасной белозубой улыбкой. Только одна фотография представляла Лидочку нахмуренной и даже несколько надутой. Но тогда Лидочке было, по-видимому, всего-то годика три, надо полагать.
Ту фотографию, где Лидочка была представлена в возрасте, нежно называемом младенческим, Шурик счел за лучшее целомудренно обойти своим вниманием. Он бросил на нее взгляд лишь мельком, совсем ненадолго.
На трюмо, на книжных полках, на широченной тахте красного цвета встречались предметы, о которых мальчишки забывают лет эдак с десяти. А девушкам их держать при себе было дозволено, наверное, до глубокой старости: это были игрушки.
Плюшевый Мишка. На шее у него был повязан большой газовый бант синего цвета.
Кукла-голыш была обряжена во всевозможные рюшечки, ленточки, тапочки, носочки, шляпочки...
Лидочка любила свои игрушки, и они, в свою очередь, отвечали ей тем же. Потому что они тоже были симпатичными, обаятельными, а кукла-голыш даже постоянно улыбалась своими красненькими, словно подведенными губками.
Шурик, услыхав шаги Лидочки, срочно прекратил свою экскурсию по таинственному миру Лидочкиной квартиры, чтобы встретить хозяйку отвлеченным и приличествующим обстоятельствам взглядом.
Лидочка держала в руках иголку, на ходу затягивая в ее ушко нитку. Затем она ловким движением пальцев завязала на конце нити тоненький узелок.
Только женщинам свойствен неподдающийся грубым мужским рукам способ завязывания на нитках узелков, маленьких и незаметных.
Лидочка подошла к Шурику вплотную и очень естественно скомандовала:
— Ну-ка, повернитесь, я зашью...
Шурик повернулся спиной к Лидочке и немного выгнулся, чтобы девушке было удобнее штопать довольно приличную дыру на его штанах. Лидочка попыталась изловчиться, как бы лучше и безопаснее для юноши сделать первый верный стежок.
Глядя на Шурика и Лидочку со стороны, вы бы увидали картину весьма комичную: в ней было слишком много пикантного, чтобы ее действующие лица вскорости не сообразили, насколько глупо и даже нелепо они сейчас выглядят: Шурик с отставленным задом, Лидочка — склонившаяся над предметом ремонта, с иглой в руке наизготовке.
Шурика словно кипятком обварило, когда он, наконец, сообразил, что же это он себе такое позволяет по отношению к Лидочке. Он вдвойне покраснел и резко запротестовал, желая изменить ситуацию:
— Нет-нет! Лучше я сам.
Лидочка поняла, что негоже настаивать, и тем самым вынуждать стыдиться молодого человека. Ведь он у нее в доме впервые. Судя по всему, он вообще впервые в доме у девушки. Ему все ново, ему неловко, он чувствует себя не в своей тарелке, и его лоск бравого парня-героя может, однако, потускнеть. А этого Лидочка допустить не могла. Поэтому она без излишних разговоров отдала иголку с ниткой Шурику: пусть сам справляется, так ему будет спокойнее и удобнее.
— Ну, не буду вам мешать. И вышла из комнаты.
Шурик вздохнул с облегчением.
Неловко выворачиваясь, он принялся штопать свои штаны. Штопать-то он вообще умел. И делал это прилично. Во всяком случае за два года учебы в институте никто не замечал Шурика в разодранных носках или без пуговиц на сорочке...
А такие случаи, как вы сами понимаете, среди мужского населения бывают весьма часто. И потому бытовые страдания мужской половины студенческого общежития частенько пытались смягчить девушки-однокурсницы.
На ниве этой шефской помощи возникали романы, вспыхивали любови такой крепости и надежности, что молодые люди защиту диплома встречали с обручальными кольцами на руках, а Государственной Комиссии по распределению приходилось дополнительно ломать голову над проблемами трудоустройства студентов-молодоженов.
Головную боль, особенно излишнюю, Государственная Комиссия по распределению не любила, а потому обязала преподавателей военной кафедры озаботиться бытовым неумением студентов-военнообязанных, и часть часов, отпущенных расписанием на боевую и строевую подготовку, отвести урокам по подшиванию подворотничков, чистке обуви, стирке и штопанию.
Всегда вот так: все, чему недоучили папаша с мамашей дома, вкладывали в голову и руки молодым наши армейские зубры.
Мы отвлеклись...
Шурику показалось, что в комнате он остался один. Он даже подумал было, что следовало бы снять с себя штаны, чтобы дело штопания пошло вернее и удобнее.
«А вдруг Лидочка надумает войти? Или еще лучше заявятся ее мамаша с папашей? Хорошее кино получится! — так думал Шурик и штаны снимать передумал, а стал пришивать так, как было — извернувшись, наблюдая за своей работой в зеркало. Пришлось помучиться, но зато приличия были соблюдены.