А назывался он так потому, что юго-восточная окраина города Энска как раз была за речкой Энкой, протекавшей через город, и соответственно прозывалась «Зареченская».
Летом на рынке торговля шла бойко: зеленью, ягодами, грибами, капустой да огурцами, помидорами да мясцом.
Зимой Зареченский колхозный рынок как бы немного затихал, но это было обманчивым впечатлением.
И потому призывный фальцет продавца произведений массовой культуры слышен был от самых ворот:
— Граждане новоселы!
Постоянными посетителями рынка стали новоселы нового микрорайона имени Космонавтов, который мало-помалу рос и заселялся радостными семьями в отдельные квартиры с кухнями, оборудованными газовыми плитами.
— Граждане новоселы! Внедряйте культурку! Вешайте коврики на сухую штукатурку!
Полюбопытствуем и мы, чем сегодня шла торговля у обладателя фальцета.
Невысокого росточка, щупленький, как однодневный цыпленок из пригородного инкубатора, спрятавшийся от холода в большую собачью доху, человечек весьма неопределенного возраста стоял за прилавком одного из рыночных рядов и предлагал вниманию приценивающейся публики образцы своего искусства.
Следует сказать, что перед нами непризнанный художник, каковым он себя считал. Художник, чьи творения неожиданно нашли своего потребителя.
Гипсовые копилки в виде разномастных кошечек. Они выстроились в ряд и окидывали проходившего своим немигающим взглядом. Стало быть, это были образцы прикладного искусства. Прикладного в том смысле, что народ частенько прикладывал к нему руку, когда опускал в щель на голове у кошечки очередную монетку в копилку на черный день.
Копить на черный день было принято почти у всех горожан славного города Энска.
А еще человек в собачьей дохе представлял вниманию покупателей свои нетленные полотна.
Выполненные на плотной бумаге, по краске закрепленные бесцветным лаком, они представляли композиции из лебедей и русалок.
Русалки были, как и положено русалкам, до пояса нагими, все что ниже пояса было в виде рыбьего хвоста. Картина имела название «Русалка» и имела своей предысторией вполне литературно-музыкальный сюжет.
Иногда русалок на картинах было две, чаще одна.
Иногда вместо русалок перед озерцом с белыми лебедями сидела дама в белом, и тогда картина так и называлась «Дама в белом у озера с лебедями».
Так что у покупателей был выбор, и достаточно широкий, как вы, наверное, смогли убедиться.
Человека, о котором идет речь в нашем рассказе, его друзья и коллеги называли несколько странно: «Трус».
Чем была вызвана столь любопытная характеристика этого художника из народных масс, остается неизвестным и на совести тех, кто так его назвал. Мы же последуем правилу и впредь этого рисовальщика русалок и лебедей станем называть также...
Трус был художником по профессии. Это значит, что эту профессию он сам себе определил и выбрал. С нее он жил, она скрашивала его одинокую холостяцкую жизнь. Искусство было его единственной любовью и супругой. Ей он всецело отдавал свою душу и художественное рвение.
В минуты вдохновения он рисовал одну картину за другой, благо под рукой всегда были шаблоны, и в один присест мог выдать на гора до трех картин, а если для крепости вдохновения и руки он мог принять на грудь какие-нибудь несчастные двести граммов, то картины вылетали автоматной очередью из-под его кисти до шести наименований за раз.
Свободное от малевания время он отдавал своему увлечению, своему, как нынче говорят, хобби. Оно заключалось в том, что Трус был юристом-любителем. И ежевечернее чтение «Уголовного кодекса» было для него чем-то вроде «Отче наш» на сон грядущий.
Вернемся же к кошечкам-копилкам и их творцу в торговый ряд Зареченского колхозного рынка.
— Никакого модернизма! Никакого абстракционизма! Картинки сохраняют стены — от сырости, вас — от ревматизма! Налетай! Торопись! Покупай живопись! — оглашал всю рыночную территорию Юрист-любитель и Маляр-профессионал.
Народ, благочинно шествуя за квашеной капустой да шматом соленого свиного сала, лишь мельком бросал свой взор на выставленные произведения малевания.
И среди прочих...
Ба!
Кого мы видим?
К прилавку, совершенно случайно, обратив рассеянное внимание на призывный голос продавца, подошел наш старый знакомец — Федя.
Помните Верзилу?..
Нынче он стал совсем не тем, каким был прежде. И всего-то времени прошло — год с небольшим! А Федор очень изменился. Говорят, перестал много пить. Жене приобрел новое пальто с норковым воротником, детишкам: сыну — трехколесный велосипед, дочурке — куклу Машу.
Совсем другим стал мужик. К жизни интерес появился: стал обустраивать, наново ремонтировать только что заселенную квартиру, полученную, правда, супругой от работы.
И вот решил по случаю прикупить в дом что-нибудь такое, для души. Чтобы дома над кроватью повесить, чтоб глазу красивее было, и чтоб жена меньше пилила.
Трус услужливо встретил клюнувшего на его товар покупателя:
— Рекомендую!
И он показал Федору картину, на которой плотная, в розовом теле, русалка возлежала на берегу моря, под раскидистым, усыпанным желтенькими желудями дубом,
— Классический сюжет,— прокомментировал носитель искусства в массы Трус.
— «Русалка». По одноименной опере. Музыка Даргомыжского, слова А. С. Пушкина.
Федор не был
— Срамота! — отрыгнул он и собрался было восвояси и дальше за солеными огурчиками и новым веником для квартиры.
Трус не мог себе позволить упустить уже почти потенциального покупателя:
— Минуточку!
Федор напоследок, даже устыдил продавца, заподозрив его в том, что рисует, наверное, с живой натуры, а еще хуже — со своей законной супруги:
— Срамота! И смотреть нечего!
— Минуточку, гражданин! — Трус был готов к мгновенному реагированию на изменившуюся ситуацию.
— Имеется вполне нейтральный сюжет. Рекомендован даже к покупке в детские учреждения.
Трус стал услужливо перелистывать «картины-коврики», висевшие одна под другой.
— Вот! — глядя на покупателя, но не на картинку он ткнул пальцем в самую середину картины.
Верзила присмотрелся и увидал, что ему подсовывают картинку не с одной голо-розовой русалкой, а с целыми двумя, возлежавшими на берегу того же моря, у того же дуба с желтенькими желудями в кроне. И палец продавца попадал аккурат в то самое место у одной из русалок, где у нее начиналось рыбье прикрытие...
У Федора глаза выкатились из орбит.
Почуяв неладное, Трус посмотрел, что же он подсовывает мужику с тяжеловесной нравственностью, и засуетился пуще прежнего:
— Ой! Не то, не то... Одну минуточку... Вот, пожалуйста!
И взору Федора предстала совсем иная картина: на берегу того же синего моря, под тем же раскидистым дубом с желтенькими желудями (наполовину, правда, осыпавшимися) в кроне, но за столиком, уставленным фруктами и вином в бутылке, сидела в любовной задумчивости и глядела на Федора дама в белом, длинном, до пят, одеянии, вблизи напоминающем платье.
Вот эта картина Федору пришлась по душе! Он недолго думал и решился:
— Заверните!
Радостно-услужливый Трус стал сворачивать картинку в аккуратную трубочку и, завернув дополнительно в газетку, протянул покупателю Федору взамен на определенную сумму бумажек с профилем Вождя мирового пролетариата...
* * *
Неподалеку от того места, где занимался художественным бизнесом компаньон Трус, которого не баловал рядовой рыночный покупатель, бойко шла торговля сахарными «петушками».
«Петушки» — нечто такое, напоминающее штампованную курочку на палочке, сработанное из сахарного сиропа, окрашенного пищевыми красителями. Они были уложены в дерматиновый чемоданчик штабелями, рассортированы по цвету и стоили всего пять копеек.