Бывалый маялся без конкретной работы и пытался помогать своим соартелыцикам, когда видел, что у них что-либо не получается.
А пока у них ничего не получалось или делалось все наперекосяк.
Балбес увлекался наличием спиртного в ящиках, когда он чувствовал к нему свободный доступ... Он считал, что не красть может только круглый дурак и милиционеры, что его ухищрения никто не видит, что за ним никто не следит, и при всякой возможности пытался что-либо такое-этакое стащить, положить себе в карман.
Семен Давидович устал. Он устал учить жизни эту тупоумную троицу.
Он закричал на весь сарай:
— Стоп! Стоп!
Вся троица подтянулась к командующему на учениях, то бишь к Семену Давыдовичу.
— Что вы делаете?! Я вас спрашивал: что вы делаете?! Битый час мы репетируем! Ради этого я позволил изуродовать свой собственный сарай! И — никакого толку!
Семен Давыдович повернулся к Трусу, уставившемуся в пол и ковырявшему в нем носком ботинка дырочку.
— Ну вот вы... Вы должны были в виде прохожего подойти к старушке и привлечь ее внимание простым, естественным вопросом... Вы что спросили?
Трус откровенно повторил:
— «Как пройти в библиотеку?»
— Что?!
Трус повторил несколько громче:
— «Как пройти в библиотеку?!» Семен Давыдович был тихо взбешен:
— В три часа ночи?!
И коротко поставил диагноз:
— Идиот...
Семен Давыдович повернулся к Бывалому:
— Ну, а вы? Что вы должны были делать?
— Стоять на стреме,— повторил задание Бывалый и показал на рукаве своего пальто красную повязку с ясной, белой надписью — «Дружинник».
— И что дальше?
— Явиться раньше милиции в виде дружинника...
— Когда?..
— Как — когда?
— Ну, когда вы должны были явиться?
Бывалый непонимающе смотрел на Семена Давидовича.
— Ну, при каком условии?..
— А! Ежели сторож засвистит...
— А сторож засвистел?
— Нет...
Семен Давыдович сорвался на крик:
— Так чего же вы приперлись? Бывалый пожал плечами:
— Виноват...
Семен Давыдович предложил ему свой короткий диагноз:
— Болван! Бывалый не обиделся:
— Согласен...
Семен Давыдович не обошел вниманием и Балбеса:
— А вы! Кретин! — в объяснениях с Балбесом Семен Давыдович был изначально категоричен и поставил клинический диагноз в самом начале поучений.— Вы должны были не воровать эти бутылки.
При этих словах Семен Давыдович очищал карманы Балбеса от бутылок с вином.
— Я повторяю, не красть их, а разбить! Балбес глупо улыбался и переспросил:
— Разбить?
Семен Давыдович внушал:
— Разбить!
— Пол-литра?
— Да!
— Вдребезги?
— Конечно, вдребезги! А как можно иначе?! Балбес в момент сбросил улыбку с лица и, угрожающе протянув руки к горлу Семена Давыдовича, проговорил:
— Да я тебя за это!
Семен Давыдович шарахнулся в сторону и оттуда при-грозил сумасшедшему пальцем:
— Но-но-но!
Отдышавшись немного, Семен Давыдович еще яснее осознал, что иного выхода у него и не будет, и сказал:
— Ну-ка! Давайте все по местам! Еще разочек! О, Господи! Тяжела твоя десница...
Вся троица кинулась к Семену Давыдовичу помогать натягивать на себя тулуп сторожа.
В этих мучительных репетициях Семену Давыдовичу доставалась роль старушки-сторожихи «Божий одуванчик», которая где-то в это время и знать не знала, что готовится на ее седую голову.
* * *
Марья Ивановна, которую сотрудники базы горторга за глаза называли «Божьим одуванчиком» жила в небольшом домике на окраине города Энска, который в нашем повествовании занимает важное, как вы смогли уже убедиться, место.
Город Энск хорош и славен еще тем, что стал родным главному герою приключений, описываемых в этой книге, студенту Шурику, теперь уже третьекурснику Энского политехнического института.
За два года Шурик привык к Марье Ивановне, своей хозяйке, ее уютному дому, где он снимал угол. Он стал почти что законным членом семьи очень милой, доброй старушки Марьи Ивановны.
Этим зимним вечером Марье Ивановне прибавилось хлопот. И главной среди них было утихомирить, уложить, наконец, спать разозорничавшуюся внученьку Леночку.
Дочка Наталья с зятем Иваном — слесарем на хорошем заводе внучку избаловали вконец: приучили девчонку ложиться спать заполночь. И нынче вечером, когда дочке Наталье с мужем выпало идти в ночную смену, и внучку они подбросили бабушке, девочку было и вовсе не уложить.
Марья Ивановна совершенно спокойно согласилась посидеть с внучкой, потому что души не чаяла в этой стрекозе, даже разохотилась замесить тесто на пироги с капустой, которые Леночка-внучка страсть как любила.
Бабушка Маня уж и качала-качала Леночку, и та вроде бы как уснула. Марья Ивановна решила, что уж, наконец, постреленок, за день набегавшись да напрыгавшись, угомонится и крепко заснет. Чай, до утра...
Значит, можно и поспешать на дежурство.
К пенсии Марья Ивановна устроилась ночной сторожихой на базу горторга. Место спокойное, платят хорошо. Все, как-никак к пенсии добавка, да детям в помощь.
Да и квартиранта она впустила в первую очередь потому, что деньги в доме никогда не бывают лишними. А жизнь-то все время дорожает по нынешним временам.
Дежурить в ночь Марье Ивановне было, в общем-то, не в тягость — два-три раза обойти базу вдоль забора, потом в дежурке, в тепле отсидеться до утра, до прихода сменщика.
Перед самой сменой еще разочек обойти-проверить, вот и дежурству конец.
Так что к побудке Леночки-внучки успеть можно.
Собираясь Марья Ивановна одного не могла никак понять своим старушечьим умом, чего это так срочно, без очереди директор Семен Давидович приказал ей на смену заступать? Чего ему так приспичило?.. Да не ее это дело — приказы начальников обсуждать. Надо, значит, надо...
Зато к празднику премия побольше будет.
Но Марья Ивановна плохо знала свою внучку, свое семя.
Закрыв свои озорные глазки, она поначалу тихонько слушала, как бабушка напевала:
Баю-баюшки, баю,
Баю внученьку мою.
Птички спят и рыбки спят,
Детки тоже спать хотят...
Детки-то, может, и хотели спать, но не Леночка!
Марья Ивановна уж было накидывала на себя шаль, а поверх нее пуховый платок в обкрутку, как дверь вдруг распахнулась, и в дом ввалился с морозу, замерзший до костей Шурик-квартирант.
— Марья Ивановна!
Он кричал, как заполошный, и чуть было не разбудил Леночку.
— Тише!
— А чего такое?
— Леночку разбудите!
— А она сегодня у вас гостюет?
— Да... Дочка попросила.
— Вот хорошо!
— Да уж мало хорошего.
— Почему?
— Да на дежурство меня поставили... И очередь-то не моя, да вот сподобилась. Семен Давыдовйч приказ дал... И чего так вдруг?..
— Раз надо, значит, надо!..
— Шурик, родной, да потише вы говорите-то... Леночка во сне заворочалась, захныкала....
— Вот видите!..
Марья Ивановна поспешила к колыбели, где спала Леночка. Марья Ивановна снова стала качать колыбель и напевать:
— Баю-баюшки, баю... Что у вас произошло?
Шурик (парень талантливый и сообразительный) стал подпевать в ответ Марье Ивановне:
— Я вам денежку принес, За квартиру. За январь.
Музыкальный дуэт складывался удачно:
— Вот спасибо, хорошо, Положите на комод.
Колыбель покачалась и остановилась. Девочка тихо посапывала: уснула.
Марья Ивановна на цыпочках пошла одеваться, а Шурик помогал ей накинуть салоп.
— Ой, как хорошо, Шурик, что вы пришли! Дочке сегодня тоже в ночную, смениться не успела.
— Не беспокойтесь, Марья Ивановна, я с Леночкой посижу.
— Вот спасибо! А еще я как на грех...
И снова подала свой голос хнычущая девочка. Оба: и бабушка Маня, и квартирант Шурик бегом подбежали к колыбели и стали качать кроватку вдвоем, не забывая при этом свой сложившийся музыкальный дуэт.