Но...
* * *
Но, нечаянно глянув с незавершенного этажа вниз, Верзила увидел там нечто такое, что враз разбудило его от спячки, словно ветром сдуло вялость и апатию. На горизонте появилась цель! Правда, пока еще не совсем ясная, но какая же манящая и притягательная! Она забрезжила в тумане сонного отбывания пятнадцатисуточного срока!
В движениях Верзилы появилось нечто от целеустремленной охоты дикой кошки, с ее повадками, напряжением фигуры перед решающим броском, когда глаза играют, в горле что-то рокочет, и хочется проглотить и только потом отдышаться.
...Внизу, потряхивая затекшими от тяжести кистями рук, стоял и смотрел в свои очки на Верзилу недавний попутчик!
Этот студент-заморыш из автобуса!
Этот плюгавенький студентишка!
Он встретился здесь, на стройке, в самую подходящую минуту, когда просто жажда превратилась в жажду мщения, жажду возмездия!..
Верзила грациозно, как хищник, бросился вниз по лестничному пролету, вслед за Павлом Степановичем, стараясь не упустить из виду свою цель, свою жертву!
— Наше строительно-монтажное управление построило такое количество жилой площади, которое равно одному такому городу, как Чита, десяти таким городам, как Волынск или тридцати двум Крыжополям. Дух захватывает при одной мысли, что...
Дух у Верзилы захватывало от одного только желания немедленно, здесь же, сию минуту взять этого стилягу-малолетку!
«Он должен быть где-то здесь! Он же поднимался сюда!..»
Верзила чуть-чуть свернул влево за какой-то угол и на несколько мгновений потерял из виду свой ориентир.
Он растерянно оглядывался в незнакомой обстановке: вдруг в памяти всплыло:
«Рекогносцировка!..»
Верзила оглядывался по сторонам, пытаясь интуицией, внутренним взором, взором сквозь стены увидеть студента и путь к нему. Верзила шагнул решительно куда-то в сторону и снова оказался рука об руку с Павлом Степановичем, продолжавшим свою речь:
— ...чем в Америке. Таким образом, и вы сможете внести свою посильную лепту в трудовые свершения нашего родного коллектива, нашего СМУ, что в переводе означает — строительно-монтажное управление...
И вдруг время замедлило, затормозило свой бег.
Внизу, несколькими ступенями ниже Верзилы и прораба, стоял и хлопал наивными глазами... студент.
Верзила замер. Он стал похож на гончего пса, настигшего заветную дичь, у которой отныне нет и больше не будет пути к спасительному отступлению никогда.
Настал час расплаты...
Верзила машинально переспросил прораба:
— Какое-какое управление?
— Строительно-монтажное...
Верзила резко повернулся спиной и к прорабу, и к студенту, стоявшему на солнце и не знавшему своей ужасной участи. Потом враз как-то осипшим голосом сказал:
— Я готов...
Павел Степанович решил про себя, что его слово, проникновенное, идущее от души, возымело свое действие и по-детски обрадовался:
— Спасибо.
Он крепко пожал руку вновь вливающемуся:
— Ну-с, так... И позвал:
— Шурик!
Студент-первогодок политехнического института, подрабатывающий на стройке, мудро ведомой Павлом Степановичем через декады и кварталы, уже не однажды обращался к тому с просьбой дать напарника. И сейчас был тот самый случай, когда сразу можно было решить две проблемы: трудоустроить под надзором сознательного и непьющего студента (хотя, кто знает?) исправляемого и заткнуть на время брешь, образовавшуюся в отсутствие напарника у студента, задача которого была в подаче бетонного раствора каменщикам и штукатурам, нещадно расходующим этот раствор в невообразимых и ненормальных количествах.
— Да, Пал Степаныч? — Шурик, отирая пот со лба, подошел к прорабу.
— Ну, Саня, вот тебе напарник! — Павел Степанович показал на новенького, стоящего к ним спиной.
«Стесняется... Ничего, пооботрется!» — объяснил для себя позу Верзилы Павел Степанович. Шурик искренне обрадовался.
— Наконец, Пал Степаныч! Спасибо...
«Спасибо будешь говорить своим маме и папе в последнем слове!»,— подумалось Верзиле. Он медленно повернулся и тяжелым взглядом посмотрел сверху вниз на Шурика. Тот, приглядевшись, все в одночасье вспомнил, узнал и растерялся.
От неожиданности он оступился и, неловко провиснув, уселся в пустую бочку из-под цемента. Очки съехали на переносицу. Стало почему-то очень жарко, душно.
Снова переплелись их пути-дорожки, только теперь не было сочувствующих, сознательных граждан из того злополучного автобуса. Теперь они станут выяснять вопросы этики и морали наедине друг с другом. И очень долгое время.
Так пессимистически думал Шурик.
Словно смакуя ситуацию, а быть может, и с иной какой-либо целью, Верзила взял в руки короткий железный ломик. Вдруг ломик в легким поскрипыванием в руках у Верзилы стал сгибаться сначала в легкую дугу, затем превратился почти в подкову, потом — в ажурную петельку, весившую примерно килограммов пять-шесть...
Сила, буйная мощь бежала игривой волной по крутым мышцам Верзилы.
Отбросив ставший теперь уже ни на что непригодный ломик-петельку, Верзила, дружелюбно улыбаясь, снял со стопки радиаторов-обогревателей верхнюю «гармошечку». Сначала с небольшим вздохом «растянул» ее, как тульскую гармонь-двухрядку, и с мощным выдохом собрал ее «меха» на место.
Шурик обалдело, ничего не понимая, но обо всем нехорошем наперед догадываясь, раскрыв рот, смотрел на цирковые трюки Верзилы.
А тот, как бы питаясь онемевшей энергией несчастного зрителя, не удовольствовался продемонстрированным. Он схватил кирпич, оказавшийся под рукой и с мощным выдохом: «Хоп!» раскроил его пополам о колено, затем схватил еще один и — «Хоп!» — переломал надвое о голову.
— Ну-с, мне пора...— решительно произнес Павел Степанович и напутствовал:
— Я вижу — вы сработаетесь. Желаю вам успехов в труде и большого счастья в личной жизни.
Пожимая на прощание руку, Павел Степанович ощутил в рукопожатии Верзилы такой прилив мощи, что не удержался и интонационно подчеркнул слово «Большого» до написания с заглавной буквы...
Глянув в глаза Шурику, Павел Степанович словно глубоко погрузился в некую печальную мысль и добавил:
— Благодарю за внимание...
* * *
Шурик и свалившийся на его несчастную молодую голову напарник осторожно, прислушиваясь друг к другу, шли рядом. Если в одном из них (и вы догадываетесь, в ком) ощущалось выжидание момента для совершения прыжка-нападения, то в другом таяла затухающей синусоидой всякая надежда на спасение и сменялась на безвольное ожидание только всего самого наихудшего.
Над лестничным пролетом, где прижимаясь к стенам шли «напарники», тенью большой и страшной птицы промелькнула железобетонная панель, несомая краном на свое отведенное проектом место.
Приостановившись, напарники тихо проследили взглядом за ее «полетом».
— Послушай,— тихо и как бы о чем-то не очень важном и случайном спросил Верзила.— У вас несчастные случаи на стройке были?
Шурик был искренен в ответе:
— Еще ни одного не было...
Будут,— просто ответил напарник, нисколько не сомневаясь в своем предназначении сыграть роль судьбы Шурика.
— Пшли!
Они все так же осторожно и бесшумно продолжали свой совместный путь. У лестницы-стремянки, стоявшей ненароком на их пути, там, где было достаточно тесновато для прохода двум мужчинам, напарник легонечко прижал животом Шурика к стене.
Шурик почему-то только засмеялся частым-частым смешком, словно его кто-то щекотал.
«Нет! Да не может быть,— лихорадочно размышлял Шурик.— Он же сам виноват: распоясался, ну и получил... По заслугам! И потом, ну, не может быть, просто не может по природе быть наш советский человек таким кровожадным! Да и что я ему, собственно говоря, сделал?! Попросил уступить место беременной женщине?! Вот черт! Черт меня дернул просить у прораба напарника... Работал бы один, сам по себе, и не встретились бы, наверное, никогда! Город большой...»