Следящий за ним с удвоенным вниманием Шеврон стрелял до тех пор, пока в бластере не кончился заряд.
Затем он хрипло прошептал:
— Посмотри, что он там накрутил. Можешь увеличить максимум на приборах. Принимайся прямо сейчас. От этого будет зависеть результат операции.
Колени начали клониться к губчатой резине пола, которая словно увеличивалась в размерах, пока не заполнила собой все пространство вокруг.
Он не знал, как прошла передача, не видел, как сержант, развернув веером подразделение, пересек ярус, и не слышал возникшую вдруг на галерее суматоху, когда целая рота коммандос спецслужбы выстроилась вдоль нее, установив на треногах лазерные установки.
Голос Ганса Вагенера, усиленный мегафоном, отрывисто предупредил:
— Любой, кто сделает шаг, — мертвец.
— Спокойно, Марк, — говорила Анна Рилей. — Все хорошо. Расслабься.
Шеврон мучительно медленно выплывал из черного мрака, беспорядочно двигая руками и пытаясь сбросить с себя невидимую, сковывающую движения куртку. Он не понимал смысла произносимых слов, но интонация и руки, лежащие на его голове, приносили облегчение.
Ее глаза были не дальше чем в нескольких сантиметрах от его лица, огромные под прямыми бровями — словно переливающееся черное молоко.
Спокойствие и надежда светились в них. Разом нахлынули воспоминания.
— Все хорошо, — снова повторила Анна.
Шеврон принял это как откровение, как возможность обрести наконец прибежище, покой, которые он не надеялся никогда получить.
Наверное, много еще надо было сделать, чтобы стабилизировать обстановку, но в личном плане он был в безопасности.
— Мы еще должны покончить с этим делом, — прошептал он.
— Завтра мы летим обратно. Ты был без сознания неделю. Мне было поручено позаботиться о тебе. Ходят слухи о награждении тебя орденом.
— Лучшей наградой за победу был бы крест у тебя на груди.
— У нас еще будет время заняться этим.
Время течет так медленно или так быстро, как мы сами заставляем его.
С вновь обретенным терпением Шеврон решил, что может ждать столько, сколько потребуется.
Это можно было прочесть в его глазах. Они отвечали утвердительно.
Какая бы ни была погода на улице, в душе у Шеврона ярко сияло солнце.
