-Вам какая-то помощь нужна? - поинтересовался я, желая поскорее начать и закончить разговор, потому что резину тянуть не люблю.
Я поинтересовался, а не он, который должен оберегать меня от всяческих напастей, выслушивать мои откровения в моменты, близкие к саморасконсервации, и вообще всячески обо мне заботиться.
-Как у тебя, капитан, самочувствие? - спросил куратор почти сердечно.
Судя по манере разговора, по уверенности и по обращению на "ты", куратор не в низких званиях. Но его расспрашивать не рекомендуется. Я отношусь к нему просто как к старшему по возрасту. Только по возрасту, а не по опыту, потому что опыт у него, несомненно, должен иметь иной, отличный от моего характер.
- Вашими молитвами... Исключительно... И регулярно... - не упустил я возможности подурачиться.
- Приступы не случаются?
- Когда подходит им время.
- Ну-ну...
И он пошел рассматривать мою небогатую кухню. Я вынужденно стал его сопровождать, совсем не чувствуя себя экскурсоводом. Скорее экспонатом некоего квартирного музея.
На пороге кухни куратор вдруг резко обернулся и сказал, глядя мне в глаза своим мутным взором:
-Ты можешь отказаться...
Будто он что-то мне предложил. Или считает, что я его мысли читаю, как печатный текст... Что-то, кажется, перемудрил Мочилов с моими сверхспособностями.
- Это зависит от того, какого рода работу вы мне предложите. Вот, к примеру, работа определенного рода, в которой я недавно специализировался, сейчас меня не устроит.
- Ты можешь отказаться, но они тебя все равно в покое не оставят. На время мы, конечно, можем тебя спрятать. Но ты же человек неусидчивый. Не любишь четыре стены...
Это верно. Не построили еще тюрьму, которая смогла бы меня удержать. Это я могу без хвастовства заявить. И нет охраны, которую нельзя положить не совсем для нее удобно. Если только, разумеется, эта охрана не прошла одинаковую со мной школу.
- Значит, они не угомонились? Мне по наивности показалось...
- Это уже не ФСБ, - резко перебил меня куратор. - Это еще какое-то чудовище, которое порой и самой Конторой вертит.
Новость, скажу прямо, не слишком меня обрадовала. И даже заставила в удивлении поднять брови. Не много найдется организаций, которые могут позволить себе такую роскошь - вертеть ФСБ.
- Что за чудовище?
- Чудовище, перед которым мы абсолютно слабы, как младенцы безмятежные перед Иродом, - заговорил вдруг куратор высоким штилем. - Так-то вот, капитан. А слабы мы потому, что совершенно не имеем информации. Никудышная мы разведка, если прозевали такое под носом, внутри страны.
- А разве внутри страны - это тоже наша сфера деятельности? За что тогда наш бедненький народ налоги на соответствующие спецслужбы платит?
- Вот в том-то и беда, что это чудовище поглотило часть ФСБ. Это нам точно известно. Не сомневаюсь, хотя таких данных у нас и нет, что с МВД история таким же образом выглядит. Возможно, и с Генеральным штабом, и с армейскими частями.
- Заговор, что ли? Придворные интриги? Мадридский двор?
Куратор вздохнул совсем не притворно.
-Не знаем мы. Потому и слабы.
Я вздыхать не обучен, потому просто злобно "цыкнул". Не всегда приятно ощущать себя дичью. Если охотников вычислил и знаешь почти в лицо дело проще. Неизвестные охотники меня, как ни странно, не радуют.
-И это чудовище интересуется моей скромной особой? Неужели опыт ФСБ ничему их не научил?
-Твоей особой и особой капитана Пулатова. Пулатов уже у них. Захватили его. Он согласился работать, несмотря на инвалидность. Начальник управления подписал приказ о возвращении Пулатова на службу. А ты можешь отказаться. Имеешь полное на это право. Тогда тебя на какое-то время спрячем.
А в голосе такая тоска, будто он ее рукой неумелого художника рисует. Аналогичными талантами, насколько помнится, пресловутый Остап Ибрагимович обладал.
- Как захватили Пулатова?
- С потерями. Шестерых он уложил. Его усыпили выстрелом шприца со снотворным. И захватили.
- Меня тоже усыпят?
- Значит, согласен?
Не в лице, а только искрой в его глазах мелькнула радость.
- Я не люблю прятаться в своей стране. Я здесь один из хозяев.
- Годится... Тогда поговори с полковником Мочиловым, - куратор протянул трубку. По странноватому внешнему виду я догадался, что это "сотовик" скрытой связи. Во времена моей службы таких в армии не было. Но тогда были такие солдаты, как я. А сейчас таких солдат нет. Потому за мной и охотятся некие неизвестные чудовища.
3
Решетов ждал генерала в своей машине, источая запах дорогих мужских духов. Водитель все так же услужливо открыл дверцу и отправился к очередному газетному киоску рассматривать любимую порнографию. Легкоступов мимоходом подумал, что если подобные свидания у Решетова происходят часто, то вскоре из водителя естественным образом воспитается сексуальный маньяк. Таких только, кажется, пока нет в Государственной думе. Всех остальных набор полный! Хотя если поискать...
- Здравия желаю, товарищ генерал, - в голосе Решетова слышится легкая кошачья издевка - следствие уверенности в себе перед мышью. Он - хозяин положения. Он диктует условия отношений. Он - типичный негодяй, прислуживающий политическим нуворишам.
- Здравствуйте, господин заговорщик, - генерал без усилий вставил в голос презрительные собачьи нотки, которые котам обычно не нравятся.
- Почему заговорщик? - спросил Решетов, уже не мурлыча, но еще не выгнув спину с одновременным шипением, как каждый кот делает при появлении собаки.
- Потому что так я формулирую суть вашей деятельности. Если вам это не нравится, могу вас называть господином шантажистом, террористом или еще чем-то подобным. Вас это устроит?
Геннадий Рудольфович играет свою роль продуманно и искренне. Никто не поверит, что он с распростертыми объятиями, восторженно брызжа слюной, бросился навстречу Решетову. Легкая и выверенная неприязнь в этом случае должна выглядеть более естественной. И не надо обладать особым артистическим даром, чтобы эту неприязнь показать. Он сотрудничает по принуждению - это и формирует его отношение к оппоненту. Одновременно следует и Решетова на место поставить. Пусть знает, что сильно командовать собой Легкоступов тоже не позволит. Он сам по себе личность сильная. Собака сторожевая, которая на хитрые кошачьи выкрутасы смотрит с презрением.