Они быстро шли по залам, ища посетителей. Музей уже закрывался. Альберт, к своему удивлению, то и дело отставал от младшего, но просто летящего по паркету Игорька.
Взгляд Игорька упал на большой деревянный ящик, из которого свешивались груды огромных фланелевых тапок с завязками. Тапки были плоские, как блины. Это был вход в какую-то не то золотую, не то серебряную кладовую. Даже паркет в этой кладовой был инкрустирован полудрагоценными камнями и практически бесценен. Впрочем, сегодня кладовая была закрыта.
Игорек нахмурился и вдруг радостно засмеялся. Он взял под мышку несколько пар тапок, а на вопрос лейтенанта бросил:
- Пригодятся!
Альберт высоко поднял правую бровь, стараясь догадаться, и они понеслись дальше. Наконец вдали они увидели четырех человек: трех мужчин и женщину - и пошли шагом. Те стояли в зале Рембрандта и были очень похожи на семью: муж, жена и два высоких сына студента. Только говорили они не по-русски. Они рассматривали "Портрет ученого", и старший посетитель был чем-то похож на погруженного в тайны рукописи и чуть приоткрывшего рот в изумлении героя портрета.
Игорек с сожалением махнул рукой, а лейтенант горячо зашептал ему в ухо:
- А что? А что? Давай проведем эксперимент над иностранцами! Это, кстати, прекрасно докажет, что даже национальность и язык не являются препятствиями!
Игорек, соглашаясь, начал вслушиваться в чужестранную речь.
- Ох, - воскликнул он с досадой, - немецкого-то я не знаю!
- Ничего! Я помогу для начала! Пару слов сказать по-немецки для меня не проблема, - торопливо дошептывал лейтенант.
И смело и решительно, выставив вперед черный искрящийся сапожок, он крикнул:
- Хальт! Хенде хох!
Игорек просто опешил. Он так и не понял, хотя не раз размышлял потом над этим странным случаем, глупость ли свою показал Альберт этими словами или же это был парадоксальный психологический ход.
Старший мужчина моментально воздел руки вверх, возможно, не впервые в жизни слыша такие слова. Супруга его (если это была она) растерянно протянула руки к лейтенанту, словно показывая, что в них ничего нет. Молодые люди рук вообще не подымали. Один молодой человек растерянно улыбался, а второй был серьезен.
На неуклюжем английском Игорек пустился в объяснения.
- Вы вчетвером, - говорил он, - то есть вы, вы, вы и вы, нарушили важное правило, существующее для посетителей Эрмитажа. Вы не надели специальную
обувь, - так он назвал тапочки, не зная, как они называются по-английски, и тыкая поэтому в них пальцем. - Тем самым вы нанесли огромный вред измученным полам нашего знаменитого музея. Одним словом, натворили хреновины, - удачно ввернул он выражение, прочитанное где-то недавно по-английски, кажется, у Генри Миллера. - Ой, руки можете опустить! спохватился Игорек.
Тем временем по лицу Альберта шли какие-то смутные тени, и наконец он, как гроза, разразился еще несколькими словами:
- Зи зинд бештрафт! Вы оштрафованы! Пятьдесят евро! Фюнфциг! С каждого! Итого двести! Цвай хундерт! И аллес!
- Привет, ребята! - на чистом русском языке обратился к ним один из сыновей.
Они даже испугаться не успели.
- Я изучаю славистику в Гамбургском университете. Вы нас извините! Экскурсовод заболела, и насчет обязательных тапочек нас никто не предупредил. Раньше ведь этого, помнится, не было. Сожалею.
Иностранный мужик, похожий на рембрандтовского ученого, протягивал две купюры по сто евро. Один из сыновей негромко ему что-то сказал по-немецки, но тот только махнул рукой. Тогда сын тоже махнул. Игорек взамен отдал им четыре пары тапочек и, увлекаемый лейтенантом, удалился из рембрандтовского зала.
Альберт тянул и тянул его, но ближе к выходу Игорек замотал головой и остановился. Альберт вытащил у него торчавшую между пальцами одну из купюр и сказал:
- Что ж, эксперимент удался! И даже более чем. Результаты пополам.
Игорек взволнованно спросил:
- А разве мы не вернем деньги?
- Это, конечно, можно. Но чистота эксперимента нарушится. И вообще хотелось бы верить, что этот славист нас не очень-то запомнил... Но главное, мы уже не успеем. Мне срочно нужно идти!
Они подошли к дверям, и Игорек, глядя на вторую купюру, затрепетавшую в руке от сквозняка, опять замер на месте.
Альберт понял его остановку по-своему.
- Я бы мог оставить все деньги тебе, потому что блестящая идея с тапочками все-таки твоя. Но боюсь, что по неопытности ты будешь мучиться из-за ерунды. Поэтому я решил по-дружески разделить с тобою ответственность.
- Да... Как-то очень уж головокружительно все это.
- Понимаю, надо переварить, - кивнул Альберт. - Переваривай. Вообще я считаю, что тебе нужно переводиться к нам на психологический факультет. На кафедру оперативной психологии. Тест ты прошел великолепно. Пока! Вот тебе мой телефон. Звони!
Он быстро написал номер на клочке бумаги. Потом тряхнул Игорька за плечо и, цокоча каблучками хромовых сапог, умчался.
Игорек размышлял недолго. В его сознании оставшаяся купюра не укладывалась.
Вообще-то он любил помучиться над неразрешимыми проблемами. Но в данном случае выход был. Он заключался в том, чтобы избавиться от купюры.
Игорь поискал глазами. Вон она, касса.
Он постучал в закрытое окошечко.
- Тут кто-то деньги потерял! - сказал он, сразу предупреждая сердитые крики кассирши.
Купюра исчезла, подхваченная выпорхнувшей на миг рукой.
- Спасибо! - звякнул в стекло голосок изнутри.
А Игорек уже выходил на набережную в невский закат.
Наутро он поехал за город в первый раз. Оттого, что на душе было неуютно. Оперативная психология ему разонравилась.
Сначала он выбрал Финляндский вокзал и оказался в Васкелове. Войдя в ближайший лес, он тут же ухнул обеими ногами в болото, совершенно не предполагая в нем ледяной воды.
Однако Игорек был упорен и не разозлился. Он сделал в тот же день еще одну попытку, на этот раз с Витебского вокзала, и к вечеру очутился в Павловске.
В ближайшей аллее, устроившись на скамейке с вырезанной надписью "Здесь был Саша Пушкин из Перми" и радуясь окончательно высохшим носкам, он почувствовал, что поступил правильно. За спиной легко шумело какое-то дерево. По спланировавшему красному растопыренному листу он понял, что это был клен.
Через неделю Игорек позвонил новому приятелю, чтобы выразить ему категорическое несогласие с оперативной психологией. Но по телефону, указанному в записке, никакого лейтенанта не оказалось. Трубку взял какой-то подвыпивший мужчина и на просьбу позвать Альберта отреагировал неожиданно резко:
- Альберта, говоришь? Ну, вы и сволочи!