– Здравствуйте. – На этот раз он поздоровался по-русски, и сидящий за рулем резидент нелегальной сети ответил также. Пароль, отзыв. Все в порядке.
Кеттлер сел назад. На полу стоял кейс, точно такой, как у него, только потяжелее. Он сразу взял чемоданчик в руки, а свой поставил на его место.
– Не люблю работать без подстраховки, – сказал водитель. – К счастью, это случается крайне редко.
– Что делать, – философски заметил Кеттлер. – Я всегда работаю без подстраховки. И уже привык.
«Ситроен» взял с места и резко набрал скорость. Кеттлер не собирался осматривать дворцовый комплекс Версаля. Ему надо было в Фонтеной-ле-Флери – крохотный городок, расположенный неподалеку. Никаких достопримечательностей в нем не было, зато имелся аэропорт, принимающий в основном частные самолеты.
Когда они прибыли на место, Кеттлер посидел шесть минут, выбирая время, потом оставил машину и вышел в шелестящую листвой деревьев ночь. Это был самый опасный момент всей операции. Но здесь контролировать ситуацию должна была принимающая сторона. Воздух был свежим, иногда ему казалось, что пахнет чем-то до боли знакомым – то ли навозом, то ли перепрелой пшеницей. Он внимательно слушал окружающую темноту, а левой рукой сжимал «стрелку», похожую на толстую авторучку.
Впереди включились подфарники. Раз, потом другой. Он приблизился к большой, похожей на старинный кабриолет машине и остановился в нескольких метрах. Дверца открылась.
– Посветите. – Голос был хриплым, и теперь он говорил по-английски.
Вспыхнул фонарь. Кеттлер перевел дух. Все в порядке. Человек, сидящий в машине, был хорошо известен не только у себя на родине, но и здесь, в «третьей стране». И все, кто его знал, никогда не поверили бы, что он способен проводить тайные ночные встречи во французской провинции. Сейчас он отдыхал на Ривьере, и вряд ли кто-нибудь, кроме двухтрех доверенных лиц, узнает про конспиративный выезд из отеля, ночной полет в оба конца, столь же замаскированное возвращение. Просто завтра он будет спать до полудня, сославшись на бессонницу и нездоровье...
– Здравствуйте, – в который раз за вечер поздоровался Кеттлер и, шагнув вперед, передал кейс.
Человек взял кейс молча и молча захлопнул дверцу. Заурчал могучий мотор, и Кеттлер остался один. Если, конечно, где-то здесь не скрывались люди принимающей стороны. В свежий аромат ночи вплелся бензиновый запах.
Он медленно двинулся назад. Тело было вялым и безвольным, хотя душа ликовала: пронесло и на этот раз.
«Ситроен» стоял на том же месте. Кеттлер тяжело опустился на заднее сиденье. Автомобиль тронулся. Руки и ноги дрожали мелкой дрожью. По-научному это называлось постстрессовым синдромом.
– Хотите выпить? – Очевидно, почувствовав его состояние, водитель протянул назад плоскую, чуть выгнутую фляжку.
– Что здесь?
– Водка.
– Очень патриотично, – отметил Кеттлер и сделал большой глоток.
В Версале он забрал свой чемоданчик, простился с резидентом и взял такси до Парижа. После четырехчасового отсутствия господин Эрих Кеттлер, веселый и слегка выпивший, вернулся в отель «Аленкон». Портье понимающе улыбнулся. Он знал, какого рода развлечения ищут иностранцы в ночном Париже. Непонятно одно: какого черта он таскает с собой этот дурацкий кейс?
Тиходонск, 9 февраля 1997 года, 18 часов 20 мину т, минус пять по Цельсию, поземка.
Лапин проснулся неожиданно, будто от толчка. Не пошевелившись и продолжая ровно дышать, приоткрыл глаза. Воровато озираясь, Антонина проверяла карманы пиджака. Он дал ей довести процедуру до конца, а когда пиджак вновь оказался на стуле, имитировал пробуждение. Сожительница мгновенно смылась и теперь домовито толклась на кухне.
– Вот и мой богатенький Лапушок! – сладенько пропела она, едва Сергей появился в дверях, и поспешила навстречу. Левой рукой обняла за плечи, тесно прижалась горячим телом, а правой скользнула в трусы и сноровисто – сильно, но осторожно, принялась наминать все, что попалось в жадно распахнутую ладонь.
– Не надо, я спешу... – попытался отговориться Лапин, удивляясь сам себе – не в богатяновских правилах отказываться от того, что само идет в руки. Тем более что еще вчера утром он остро хотел залезть на Тоньку, не требуя от нее никакой активности – лишь бы подставилась и дала кончить.
– А мы быстренько... Мы быстренько... – лихорадочно шептала она, и он вспомнил, что она всегда была очень охочей до этого дела, только в последнее время стала вертеть хвостом, видно, находила искомое на стороне.
– Бум! – Тонька скользнула вниз с такой быстротой, что колени гулко ударились о некрашеные доски пола, но ее это не остановило, она присосалась, как пиявка, и тут же заработала головой, сразу набрав высокий темп, постанывая и требовательно урча.
«Ладно, черт с тобой», – подумал Лапин. Он не испытывал ничего, кроме брезгливого презрения, и без особых эмоций ожидал неизбежной развязки.
Толстые пальцы судорожно вцепились ему в бедра, гладили кожу, перебирали волосы, скользили наверх, щекоча промежность и мошонку. В действиях Тоньки чувствовался до поры до времени тщательно скрываемый профессионализм. «Где ж она, сука, так напрактиковалась?» Потом рациональные мысли отошли на второй план, вытесняемые нарастающими ощущениями. Центр эмоций теперь располагался в низу живота, остро воспринимая горячую ротовую полость, мягкий влажный язык да изредка задевающие напряженную плоть зубы.
Тонька первой принялась стонать и подпрыгивать, это подстегнуло и его, он дернулся, но почему-то сдержал рвущиеся наружу звуки, очевидно, чтобы не становиться на одну доску с охваченной низменными животными чувствами бабой. После вчерашних упражнений выброс оказался совсем небольшим, и Тонька легко с ним справилась, впрочем, и полномерные объемы накануне не вызывали у нее затруднений.
Хотя все закончилось, но пиявка не отлеплялась, Лапину стало больно, и он оттолкнул ее, рывком освобождая обсмоктанную часть своего тела.
Раздался чмокающий звук, как при прерванном поцелуе, Тонька быстро вытерла губы обратной стороной ладони, но не торопилась подниматься с колен.
– Что здесь у тебя? Я никогда не видела... – все еще хриплым от возбуждения голосом спросила она.
– Что ты не видела? – грубовато поинтересовался Лапин и отстранился.
– Какие-то шрамы... Раз, два, три... Точечками. И вот здесь, сзади...
Тоже три... Как насквозь прокололи...
Он подошел к окну, нагнулся, всматриваясь в поросшую волосами внутреннюю поверхность бедра. Действительно, сантиметрах в пяти выше колена виднелась блестящая плешка рубцовой ткани диаметром миллиметров пять-шесть. На одной линии кверху проглядывали еще два таких же пятнышка.
– И вот тут, сзади, – Тонька услужливо поднесла мутноватое зеркало.
Лапин рассмотрел, что здесь точки были чуть побольше и имели не круглую, а скорее звездообразную форму.
– Черт его знает! Может, от аварии! – Он отстранил сожительницу:
– Не мешай, а то я опоздаю...
Сегодня умывание и бритье были особенно противны: обшарпанные стены, проржавевший капающий кран, дерущее кожу миллиметровое лезвие, – все действовало на нервы. И то, что произошло в убогой кухоньке, только добавляло раздражения.
– Чего такой угрюмый? – добродушно поинтересовалась Тонька, когда он стал одеваться. – Не выспался?
– Да нет, все нормально. Достань мои документы.
– А завтракать не будешь? – спросила она, подавая паспорт и военный билет.
– Нет, сыт. Где медицинские бумаги?
– Думаешь, понадобятся? – Озабоченно покопавшись в шкафу, Антонина достала полиэтиленовый пакет со справками, выписками и рентгенограммами.
Он тем временем незаметно взял из стола замшевый футлярчик с ключами.
– Пока!
Лапин вышел на улицу. По обе стороны горбатились отжившие свой век домишки с дряхлыми фасадами, перекошенными рамами и облупившимися дверями. По латаным рубероидным крышам шастали предчувствующие близкий март беспутные коты. На тропинке хрустела под ногами «жужелка» – так называли здесь печную золу. Снежные сугробы желтели неровными пятнами и чернели промоинами – сюда выплескивали помойные ведра из прилегающих дворов. На углу Богатого тусовалась группа приблатненных пацанов, Димки среди них не было. При виде Сергея пацаны перестали материться, приняли степенный вид и вежливо поздоровались. Вышло это у них довольно неловко, наверное с непривычки. Хищные крысиные мордочки и вызывающие манеры не позволяли питать иллюзий относительно будущего богатяновской молодежи.