И действительно, когда через двенадцать лет в Париже возобновляется «Герцогиня Герольштейнская», то на глазах зрителя воскрешаются настроения, характеризующие отношение парижской буржуазии к военному авантюризму наполеоновского строя. И, отмечая возобновление «Герцогини» в 1879 г., анналисты Ноэль и Стуллиг с горечью добавляют: «Сколько воды утекло с тех пор, как мы отвечали Бисмарку балагурством барона Пюка, и как нам смеяться над планом генерала Бума после того, как мы испытали такой же на себе со стороны генерала Мольтке».[54]
Итак, речь идет о сатирических тенденциях, объективно заложенных в творчестве Оффенбаха, Мельяка и Галеви, но не получивших дальнейшего развития после «Герцогини Герольштейнской».
Эти тенденции просвечивают в меньшей степени в музыке и либретто, чем в постановочном и исполнительском стиле оффенбаховского театра: как мы увидим ниже, актерская импровизация и буффонная техника доделывали то, что в потенции намечалось авторами пародийных оперетт.
Здесь же важно отметить, что язык Мельяка и Галеви полностью подкрепляется языком Оффенбаха. Его пародийные оперетты пропитаны бытующими ритмами: эстрадная песенка чередуется здесь с галопирующими ансамблями, шантанное рондо заканчивается танцевальным рефреном. Как далеко ушел Оффенбах от «Лизхен и Фрицхен», «Песенки Фортунио» и «Свадьбы при фонарях», написанных в очаровательной старомодной манере, как далеко он ушел от собственной декларации 1856 г.,[55] в которой он провозглашал необходимость вернуться к Гретри и Буальдье и призывал к воскрешению «наивного и веселого жанра»! «Прекрасная Елена», «Синяя борода» и в особенности «Герцогиня Герольштейнская» бесконечно далеки от наивных комических опер мастеров XVIII века. И одновременно рассматриваемый этап — вершина творческого пути Оффенбаха: свои лучшие произведения он создал в период последних лет Империи.
В 1867 г., к моменту открытия всемирной выставки, в Париже существовало около 45 театров, из которых не менее 30 были посвящены легким жанрам.[56] К этому времени имя Оффенбаха одновременно появляется на афишах пяти театров, и антрепренеры толпами осаждают его переднюю, добиваясь новых произведений, ибо оффенбаховские пародии привлекают бесчисленные толпы зрителей в Варьете, Пале-Рояль, Bouffes-Parisiens и в другие театры, посвятившие себя оперетте.
Часть первая. Оперетта во Франции
V. ПАРОДИЙНЫЕ ОПЕРЕТТЫ ЭРВЕ
Вслед за Оффенбахом на этот же путь становится и Эрве, который в своем театре Folies-Dramatiques до сего времени продолжал культивировать мелкие буффонады. В 1867 г. Эрве выступает с пародийной опереттой «Простреленный глаз», в 1868 г. ставит «Хильперика» и в 1869 г. «Маленького Фауста». .
Пародийные оперетты Эрве значительно отличаются от пародийных оперетт Оффенбаха, не поднимаясь, в основном, выше уровня театральной пародии. «Простреленный глаз» — пародия на «Вильгельма Телля» Россини, а не на легенду о Вильгельме Телле. В равной степени «Маленький Фауст» не «травестирует» легенду о докторе Фаусте, а пародирует оперу Гуно.
Эрве — автор подавляющего большинства либретто создаваемых им оперетт. И характер его драматургии совершенно соответствует его партитурам. Как мы говорили, его основные пародии носят чисто театральный характер. Эрве разворачивает музыкальную буффонаду по линии высмеивания бытующих оперных форм. Но буффонада Эрве никак не является продолжением или развитием некогда протекавшей борьбы «буффонистов» с аристократической оперой. Эрве не утверждает нового жанра в противовес серьезной опере. Он просто веселый пересмешник, издевающийся над подчеркнуто театрализованными ариями оперных героев и уводящей в сторону от здравого смысла колоратурной техникой певиц. Он с неистощимой изобретательностью выворачивает наизнанку оперные сюжеты, получая удовольствие от того, что гетевская Маргарита обращена им в кокотку, а доктор Фауст в старичка, гоняющегося за девчонками, что Валентин — идиот-солдафон, а Мефистофель — очаровательная женщина, «каскадная» певичка из шантана, присвоившая себе одежды демона. Сюжет оперы приобретает в его интерпретации совершенно неожиданное выражение, но мы тщетно искали бы в нем жала политической сатиры, хотя быт бульваров отражен здесь на каждой странице.
В равной степени и осовременивание у Эрве не поднимается выше перевода исторического сюжета на бульварный жаргон. Для современного зрителя, приходящего в Folies-Dramatiques, вся острота «травестированных» сюжетов заключается в том, что аналогии с оперными героями возникают только по контрасту и что действующие лица бытово снижены. Театр Эрве вербует своих зрителей не среди элегантной верхушки Парижа, но среди низших слоев бульвардье. По свидетельству ряда современников, этот театр является прибежищем буржуазных сынков и кокоток. Вместе с тем он принадлежит к категории theatres des quartiers, т. е. районных театров, посещаемых преимущественно демократическим зрителем.[67] Являясь типичным театром легкого жанра улицы Тампль, Folies-Dramatiques не ставит перед собой сложных литературных и сценических проблем. Это театр буффонады, которая здесь гораздо более солона и примитивна, хотя и не поднимается до каких бы то ни было социальных обобщений, заимствуя у сегодняшнего дня, пожалуй, только его новые словообразования.
Нельзя, однако, недооценивать пародийных оперетт Эрве. Как театральные пародии в узком смысле этого понятия они, и, в частности, «Простреленный глаз», являются непревзойденными.
Из «Вильгельма Телля» Россини Эрве перенес в свою оперетту всего шесть тактов. И тем не менее пародия на Россини не сходит со сцены. Форма мейерберовской оперы, вывернутая наизнанку, точно также «обыгрывается» Эрве на каждом шагу. Преувеличенная пышность и нарядность оркестровки используются для сопровождения отнюдь не пышных и нарочито сниженных ансамблей, его приподнятые арии и дуэты превращаются в «Простреленном глазе» в издевку над модной тягой к вокальной виртуозности и перебиваются подчеркнуто резкими прозаизмами. Эрве использует большую оперную форму для того, чтобы скомпрометировать ее изнутри.
Остроумное либретто, написанное самим композитором, дает материал для веселого и поражающего неожиданностями спектакля. На нарочито нелепом сюжетном фоне развернута блестящая буффонада, осложненная рядом поразительных по своей изобретательности игровых положений, позволяющих актеру-импровизатору развернуться без всякого стеснения. Достаточно привести только одну сцену, чтобы увидеть в буффонаде Эрве использование мольеровских традиций. Маркиз приглашает докторский консилиум, для того чтобы найти способ вытащить из глаза его дочери попавшую в него стрелу. Осматривающие пострадавшую лже-доктора допрашивают ее: не случалось ли с ней прежде таких заболеваний, не попадали ли стрелы в глаза ее родных, и приводят в ужас этими вопросами маркиза, боящегося, что злополучная стрела в глазу может оказаться наследственной болезнью.
Буффонадные приемы «Хильперика» аналогичны. Эрве сознательно берет один из самых мрачных эпизодов франкской истории для того, чтобы превратить его в откровенный фарс, персонажи которого действуют и мыслят как современные парижане. Буффонные положения оперетты дают почву для широчайшего импровизационного обогащения текста. Почти каждый музыкальный номер построен на противопоставлении формы содержанию, чем достигается исключительный эффект.
Ниже, в главе о русской оперетте, мы подробно коснемся оперетты «Маленький Фауст», сейчас же отметим в заключение, что специфический язык текстов Эрве, обуславливающий львиную долю юмора его оперетт, равно как и пародийный характер его музыки, делают произведения Эрве, при всем их длительном и шумном успехе в Париже, явлением все же местного порядка, блекнущим к тому же в тени оффенбаховской славы. Композитор продолжает отсиживаться в пародийном жанре даже и тогда, когда самый этот жанр не имеет уже реальной почвы в силу резко изменившихся социальных условий, — и неудачи сопровождают каждый его последующий шаг. Эрве не может понять, что время идет быстрее его, что на смену ему приходят настоящие большие музыканты и что он обречен на положение автора «малой формы» в тот период, когда оперетта все больше и больше становится одной из основных форм музыкального театра.