Сначала он не совсем понимал смысл этих вопросов, а когда до него дошел их возмутительный смысл, сделал вдруг то, что никогда прежде не только не совершал, но о чем и помыслить даже не мог - он заорал, брызжа слюной, на участкового:
- Вы!.. Вы!.. Почему вы так?!.. Вы тоже за этого черного? Вы хотите спасти его? Нет, не выйдет! Я сам найду его, и вы увидите!..
Степаныч впервые посмотрел ему прямо в глаза. Во взгляде участкового не было больше почти не скрываемых презрения и ненависти. Теперь в них разгоралось неподдельное изумление.
- Что за черный? Ты там кого-то видел?
- Я не мог его видеть, там было темно, - ответил он, успокаиваясь. - Но мне и не нужно его было видеть, я его чувствовал.
- Степаныч, да неужели ты и впрямь на Коленьку думаешь?! - заголосила вновь мать. - Да ты же видел, как Люсенька изорвана! Разве бы у Коли на это силы хватило?.. Ой, и что я говорю-то, - замахала она руками, - да если бы и была та сила, разве он бы поднял руку на ребенка? Он ведь и мухи не обидит, ты же знаешь!
- Мало ли что я знаю, - снова вытер лысину Степаныч. - А Колька твой весь в крови был и не в себе...
- Как же ему не в крови быть, если он Люсеньку принес! Ты подумай сам, разве убийца понес бы ее прямо к матери?
- Смотря какой убийца... - буркнул, опять отведя взгляд, участковый. - Умный бы, наверное, не понес...
- Ты что этим хочешь сказать? - подскочила мать. - Что Коля идиот? А раз так - выметайся из нашего дома, не имеешь ты права умалишенных допрашивать!
Степаныч лишь крякнул, надел фуражку, поднялся и вышел.
А он посмотрел на мать с уважением:
- Спасибо, что выгнала его. И хорошо, что ты сказала ему, будто я сумасшедший. Теперь он не станет ко мне приставать и мешать мне.
- Мешать? - ахнула, всплеснув руками, мать. - Ты что, и впрямь убийцу искать собрался?
- Конечно. Ведь Степаныч мне не верит, а значит и искать его не будет.
- Думаю, не Степаныч искать будет, - с тревогой вздохнула мать, - из городу понаедут... Но я тебя им не отдам! Не имеют они права. Но и ты, Коленька, не лезь никуда, богом тебя молю!..
Он хотел ответить, что все равно сделает, что надумал, но потом все же решил зря не расстраивать мать.
Из города и впрямь «понаехали». В тот же день прибыл полицейский УАЗик, полный людей, и «труповозка». Трое полицейских вместе с участковым пошли к реке, а тот, что остался, принялся, как утром Степаныч, уговаривать мать, чтобы та впустила его в дом. Но на сей раз мать была неприступной. Он специально прислушивался и услышал, как она отшила сотрудника полиции:
- Если вы станете приставать к недееспособному, я напишу на вас жалобу вашему начальству. Я свои права знаю, не считайте меня деревенщиной.
Даже из-за двери было слышно, как в сердцах сплюнул сотрудник полицейский. Но приставать он и впрямь больше не стал.
Потом вернулись с места убийства остальные. Потом они зашли в соседский дом и долго оттуда не появлялись. Затем один из них выглянул на крыльцо, свистнул водителю «труповозки», тот достал из машины носилки и понес в дом. Вскоре оттуда вынесли и понесли к автомобилю закрытое белой простыней тело, за которым, воя, бежала Люсина мать.
Наконец все уехали, и на улице стало очень тихо. Мать наказала ему сидеть дома и куда-то ушла. Но он и без того не собирался идти сегодня на поиски. Во-первых, он очень устал, а во-вторых, понимал, что сегодня черный убийца будет осторожен и не выйдет на свой мрачный промысел.
А когда вернулась мать, она рассказала, что эксперты сделали вывод: чтобы так разорвать девочку, нужна была поистине нечеловеческая сила. Поэтому приставать к нему больше никто не будет. И еще она опять повторила, чтобы он оставил свои мысли насчет поиска убийцы.
- Если он такой зверь, - сказала она, - то он и тебя разорвет так же. А может, он и впрямь не человек...
«Конечно, не человек, - хотелось ответить ему. - Он исчадие тьмы!»
Но все же он благоразумно промолчал. Ведь он и на самом деле не был дураком, что бы о нем ни говорили.
Лишь через три дня, когда жизнь в селе потихоньку вернулась в обычное русло, он почувствовал: пора! Сегодня вечером черный враг снова выйдет на охоту.
Ничего не говоря матери, он дождался, пока та ушла доить корову, взял самый большой нож, которым обычно разделывали мясо, и направился к реке. Он пошел туда не по дороге, а скрытно, сначала огородами, затем вдоль кустарника, тянувшегося за деревней почти до самой реки. Правда, он вышел таким путем не к обрыву, а на пару километров выше него, но все же осторожность он посчитал более важной, ведь за ним вполне мог следить как участковый, так и, что было самым главным, черный кровавый охотник. И все же, вынужденный крюк имел и неприятные последствия: пока он добирался вдоль реки до заветного обрыва, стало совсем темно. И если бы не луна, которая была полной и сияла ярче, чем в прошлый раз, можно было бы поворачивать к дому: вряд ли он что-то бы смог разглядеть и в паре шагов от себя.