- Я стою!.. - сказал другой он. - Но... почему? Как?.. Что это значит?
- Знаешь, это как у летчиков есть ведущий и ведомый, так и у нас есть опережающий и опережопый. Угадай, кто из них ты?.. Просто я опережаю тебя, вот и все. Всегда. С тех самых пор. Ты сам знаешь. И всегда знал. И даже помнишь, как это было.
Он и в самом деле помнил. Помнил и раньше, а теперь увидел эту картину в памяти и вовсе отчетливо: разрывается берег, рушится вместе с ним к черной воде, и он разрывается тоже, и одна его часть остается в густой темноте, а вторая падает в такую же темноту внизу. Только кто он - тот что остался, или тот, что упал?
Тот он, что держал Ольгу, расхохотался:
- Говорю же, я всегда опережаю тебя! Опередил и тогда, упав первым. Я первым достиг тьмы. Знаешь, как я люблю ее? В мире нет ничего совершеннее черного цвета.
- Неправда! Совершенней всего белый цвет! Чистота - это самое прекрасное, что может быть в мире.
- Белый цвет, фу!.. - скривился он, тот, что с ножом. - Его так легко испачкать. Черный цвет идеален. На нем не может быть пятен.
- Но для чего ты убиваешь людей?! - воскликнул он, сделав полшага вперед.
- Стой, где стоишь! Я убиваю их, чтобы скорей подарить им тьму. Я совершаю для них истинное добро, а не стремлюсь к никчемной славе, которую возжелал вдруг ты. - Он с ножом снова захохотал. - Ты никогда ничего не достигнешь, потому что я всегда опережаю тебя, как тьма всегда опережает свет.
- Нет же, нет! - закричал он, делая еще полшага. - Сначала идет свет, и лишь потом его ненадолго гасит тьма!
- Ненадолго? А где был твой свет миллиарды лет назад и где он будет через миллиарды лет в будущем? Сама Вселенная - это сплошная тьма, разбавленная лишь крохотными, хлюпенькими недолговечными искорками. Ты знаешь, что темная материя составляет основную массу галактик? Конечно же, знаешь, ведь ты - это я. Только ты - моя слабая, светлая часть. Тьма сильнее света стократно. Я легко раздираю тела, а ты не сможешь оторвать и мизинец!
- Отпусти Ольгу, и давай померяемся, кто из нас слабый. Прикрываться женщиной - это и есть самая настоящая слабость.
Он с ножом отшвырнул девушку с такой силой, что она пролетела несколько метров, едва не разбив голову о древесный ствол. Он без ножа прыгнул на свою черную ипостась, но понял вдруг, что он - это и правда он: единственный и неделимый, хоть и состоящий из двух половинок. И он отчетливо понял, что как день сменяет ночь, так и ночь сменяет день, что не может быть опережающей тьма, как не может быть опережающим свет, и что в мире вообще есть все остальные цвета спектра, кроме черного и белого, которых в чистом, идеальном виде попросту не существует в природе. А ведь он их так любил - черный и белый! Только черный и только белый. Какой же смысл оставаться в мире, в котором их нет?
Неизвестно, какой из двух его «я» стал в этот раз опережающим, когда нож вошел в грудь против сердца сильно, с хрустом, по самую рукоятку. Последней вспышкой его сознания была уже не глупая надежда славы и добра, а всего лишь желание увидеть долгожданную тьму. Но он не увидел ничего, потому что там, куда он ушел, не было цвета. Впрочем, он не ушел. Он просто туда вернулся.
Степаныч не успел всего на чуть-чуть. Когда тебе под шестьдесят, трудно угнаться за двадцатилетним психом...
Он увидел под белесо-призрачными, будто фосфоресцирующими в темноте стволами берез более светлый чем трава бугорок и дрожащей рукой направил туда луч фонаря. Он был уже почти уверен, что увидит там окровавленное, разорванное тело. Но там лежала, зажав от яркого света глаза ладонями, живая и на первый взгляд невредимая девушка.
- Жива? - шумно дыша, прохрипел участковый. - Где он?
Девушка отняла от глаз руки и молча махнула в сторону. Степаныч направил туда луч фонаря. В черной траве что-то ярко блеснуло. Это был нож. Обычный хозяйственный нож для разделки мяса с широким, длинным лезвием и наборной, двухцветной, словно жезл гаишника, ручкой: черный и белый, черный и белый, черный и белый...