Егор, пряча глаза и не зная, куда девать руки, принял литровую горячую банку.
— Да ты ешь давай, пока горячее. Я и хлеба тебе принесла, хлеба то тоже нет? И не будет, мама сама испекла. Всё, не привезут больше хлеба… Егор, да ты что сегодня с утра скромный такой, не узнать!? — уже откровенно издевалась улыбающаяся Ксюха.
Тут он понял, что ничего такого непоправимого вчера не сделал, успокоился и сел хлебать принесенную шурпу, налив ей кофе.
— Будешь сегодня генератор запускать? — Деловито поинтересовалась Ксюша.
— Надо, — вздохнул он, — часа четыре, а то и больше гонять придется. Брагу перегнать. Тебе ноут зарядить?
— Ага, ну и посижу, позалипаю, поищу, чего полезного есть из инфы. Музыку послушаю. Прикинь, Егор, всю жизнь мечтала вырваться из деревни, а сейчас в такую деревню жопную провалились, ни электричества, ни интернета.
— Не все доживут до зимы, — на автомате брякнул Егор, и заметив её округлившиеся глаза, добавил, — забей, это песня была такая.
— А она есть у тебя? Вечером поставишь?
— Есть, на компе, послушаем.
Забрав банку, она ушла домой, а он, проводил пернатых до пруда, вернулся домой, насобирал штук восемь разных банок, от полулитровых до трёхлитровок, помыл их, чтоб не позорится перед тетей Таней, достал из морозилки уже разморозившееся мясо и понес это всё к председателю. Как вчера и договаривались.
(9 октября 2023 г.) 28 сентября 1796 г.
Галка никогда не открывала свой магазин раньше десяти, она и в десять то открывала три раза в неделю, когда из сельской пекарни привозили хлеб и выпечку. Обычно появлялась там к двенадцати и торговала до шести-семи часов. Миллионов магазин не приносил, но был хорошим подспорьем к итак неплохому хозяйству — её отец (жили они рядом, два больших пятистенка, их с Лёхой и родительский — были объединены общим подворьем) держал пчёл, скотины полный двор, Лёха за весну-лето-осень хорошо получал как механизатор, помогал тестю, ещё дома нет-нет появлялась дичь и рыба. И Галка, которая так то была Галией, но её даже родители с детства Галкой звали — без дела сидела редко. Можно сказать, расторговываясь в магазине — она отдыхала, удовольствие получала точно.
Сегодня был понедельник, день, когда приезжала газель от пекарни, но по понятным причинам — идти к десяти и ждать привоза хлеба было бессмысленно. Не особо она переживала из-за разморозившегося морозильника витрины, пол ящика подтаявшего мороженного из него раздала вчера детям. Сказала своему Петьке, тот привел ватагу друзей и всё подчистили. Им же она раздала, чтоб отнесли родителям и то, что неизбежно должно было испортиться в морозильнике без тока: с пяток кило рыбы, немного полуфабрикатов.
Переживала она как жить дальше, вчера вечером Лёха изрядно накидался с горя. У него родители и младший брат жили в селе, то, что о их судьбе ничего неизвестно — сильно его подкосило. Впрочем, это в той или иной мере затронуло всех.
С утра она, когда сели пить чай — поставила опешившему (ну не похоже это было на Галку, она скорей могла тряпкой вдарить, на запрос похмелиться) мужу на стол полторашку пива, обняла его сзади, прижалась щекой, взлохматила шевелюру: «Прорвемся, Лешь, у нас Петька вон подрастает, помощник, надо прорваться! Ты только не увлекайся, ладно?»
Проникшись, Лёха расправил плечи, выплеснул чай, налил в кружку пива: «Куда мы денемся Галь! Вчера с Серёгой разговаривал, с участковым, сегодня соберемся, перетрём как дальше двигаться. Он ещё посоветовал, чтоб магазин прикрыли и ничего пока не продавали. Ну и баланс подбей, чего и сколько в наличии, ну не мне тебя учить. Деньги, походу — не просто обесценятся, как в девяностых, если только мелочь пригодится, на украшения. Как у цыган эти, как их там…»
Галка фыркнула: «У меня всегда всё в ажуре, что, сколько и где! И тетрадка с должниками, под запись. Пенсий и зарплат ждать не стоит, а там долгов — тысяч на двести- триста, считать надо. А у цыган — монисто, это ожерелье на шею, там не только монеты, бисер ещё, камушки. У меня этой мелочи — завались. Как думаешь, мне пойдет?»
— Тебе всё пойдет, милая, — Лёха допил, налил вторую и приобнял Галку, — по первому снегу лис настреляю, скроим тебе шубку, обвешаем монистами и будешь самой красивой и нарядной апайкой[3] в деревне!
То ли пиво ударило Лёхе в голову, то ли вид жены, в лисьей шубке на голое тело, с монисто на шее и браслетиком из монет на стройной ножке и он притянул смущающуюся Галку к себе на колени. Та, довольная, для вида поотбивалась: «Ты чо, вдруг Петька придет!»