Притворясь, что ляжет спать, она разыграет знаменитую милую обманщицу, на всех парах летя нежнейшими тринадцатибороздными губками мне навстречу. Состыковка приятностей произошла, я вообще не в силах игнорировать это скопление звёздности и небытия. Она заполняет меня, целует, будто никогда не целовала: осторожно, недомучительно-дрожно, приноравливаясь к потрясающим глубинам всех невысказанных ей важных слов. Не умея довольствоваться только близкими контактами лиц, я переверну её, мой миловидный полюсик, войдя в самое личное пространство страны Ножкиландия, где пяточки-самолёты меня захватят, будто тайнейшего ренегата. Всех нежнословностей не хватит, порой они так лишни, главнее только находить и развивать потребительские способности моего покупателя снизу. Монблановская пара грудных дышащих образований в моих руках добывает нежный ручей для её душоночки. Эти руки-грабли словно хотят преобразить весь её кожный мир, зондировать каждые нанометры, чтобы потом вновь возвращаться к нежащей теплоте.
Проваливаюсь в бездны всех впадин, тону, восхваляюсь, торжествую тщеславнее любого принца. Я стремлюсь уже в который великолепный раз к моей красоточке.
Сниму её с этого мира, со всего недосказанного, эти шортики прекрасницы скрепятся с моим дыханием, и тогда она поймёт, как с ней мне в(л)ажно.
Гнутся спины рабов, прутья деревьев, моё удовольствие, они медленно обволакивают её и меня грандиозной тучей мини-мышечных уютных мест. Притаившись, словно недоброжелатель с ножом за переулком, я лишь выпрыгиваю, выпрямляюсь – и я весь в её очаровательной власти.
Какие тут разговоры, когда красноречивее падания на подушку от счастья, урчание в эти ткани! Как же быстрее всего её обудовольствить? Как можно медленнее! Вся моя, когда я её. Не иначе как. Мыслей о целебной радости полно от алоречивых финальных вздохов. Люблю её, люблю, когда много финишей и стартов, обожаю всю её зияющую млечность.
Где бы ещё найти такие огромные закаты чувств, как не в ней? Каждый раз расширяющиеся, они больше не могут почти беспорядочно находиться в лучшести, решают умереть самой прекрасной смертью, истекая жизнью. Жизнь есть она, её занововдохновляющее дыхание, её слова, которых ни от кого другого и услышать не хочется, её телесность, вечный знак сексуальной небозенитности. Она испепелит, если только этого захочет, судорога вернёт на порог эти шортики и ненеприятные реальности. Волшебно-терпка она, моя вечнодвижущаяся.
3. Заключение. Почему же она его? Как среди такого количества людей они нашли друг друга? Судьба? Обстоятельства? В этой клубничной опилочности всей пока ещё не пройденной жизни Пашку замучат каждые слоги из этих вопросов. Всё стремилось к тому, чтобы врасти в деревце с чарующим голоском и не представлять каждодневного дыхания без любого её участия. Абсорбированный трактатный файл с мыслями о Виталине будто вывел Павла из глумившегося поддомкраченного пространства безнадёжности. А дальше пусть рвётся душа к душе, переключив в режим без звука все страхи и сомнения. У них слишком много вечности, чтоб тратить её на чрезмерно наглый вопрос:
На чём это мы там остановились, а?
I. – IX.2019 (ред. до 29.05.2021)