На некоторых участках, например, в Прибалтике, этим устремлениям большевиков сопутствовали воздействие разлагающей пропаганды Антанты и, прежде всего, постоянное ухудшение настроения войск, вызванное событиями на сильно страдающей и скверно управляемой Родине. Каждый отпуск и каждое письмо из дома представляли опасность для боевого духа войск. Впечатления отпускников, планомерно распространяемые, когда они ехали в поездах или иными путями, и вполне оправданное беспокойство за родной дом, двор и семью производили столь большое впечатление, что вести контрпропаганду, так называемое патриотическое воспитание[15], в описанных выше условиях, сложившихся на Востоке, было особенно тяжело. Под давлением общественного мнения военная администрация отказывалась от грубых методов, которые были обычными в странах Антанты, например, от цензуры писем, ужесточения наказаний и публичного исполнения приговоров.
К этим вредным воздействиям добавилось и влияние некоторых вернувшихся из русского плена военнопленных, их немалая в процентном отношении доля уже была заражена большевизмом. Другие находились под гнетом бесконечной усталости и опасностей, с которыми им пришлось добираться до демаркационной линии. И те и другие были не особенно склонны во второй раз испытать на себе ужесточившиеся за это время реалии войны. Рассказы отпускников, зачастую нарочно приукрашенные, производили на товарищей из восточных войск соответствующее впечатление.
Картина состояния Восточного фронта была бы неполной без необходимости добавить, что и в офицерском корпусе, пусть и в более мягкой форме, имели место те же явления. Из-за отправки на Западный фронт почти всех кадровых офицеров и лучших офицеров ландвера и резервных частей единство офицерства было полностью потеряно. В ходе войны в офицерский корпус зачастую попадали такие элементы, которые в обычных обстоятельствах никогда не были бы туда приняты. Их использование на многочисленных хозяйственных и административных постах осложняло воспитательную работу командования. Поэтому офицеры подавали своим подчиненным далеко не однозначный пример, а их противодействие вредным влияниям на личный состав зачастую было явно недостаточным. Настроению войск, их все более жесткой критике уделялось мало внимания. Контакт между начальниками и подчиненными во многих случаях был потерян.
Поэтому все знакомые с обстановкой почти не сомневались, что войска на Востоке вряд ли смогут выдержать серьезный кризис, вне зависимости от того, придет он извне или изнутри. Они держались на памяти о своих прежних свершениях и на убывающей вере в силу германского оружия. Если последняя будет поколеблена какими-либо событиями, начнутся трудности, масштабы и последствия которых вряд ли можно предвидеть.
То, что из-за сложившейся на Востоке военно-политической ситуации подобные кризисы могут начаться хоть завтра, было понятно даже и без учета крайне серьезного положения, в котором поздним летом 1918 г. оказались Германия и ее союзники.
Самый крупный противник, Советская Россия, с момента заключения мира 3 марта внешне вроде бы сохранял спокойствие. Однако можно было со всей уверенностью полагать, что большевистское государство не отказалось от планов мировой революции и не смирилось окончательно с потерей своих западных и южных провинций. Постоянные трения и налеты на демаркационной линии не оставляли сомнений, что «вооруженный мир» на Восточном фронте в любой момент может смениться открытыми боевыми действиями. То, что русское центральное правительство и местные командующие всякий инцидент объясняли недоразумениями или же выступлениями не подчинившихся им войск, полагая, что это их извиняет, совершенно не меняло дела.
15