Бог — мой во всем оплот:
От всех Он бед спасет.
В ходе направо был другой свод, где находились 8 выложенных камнем гробниц. Отсюда в правую сторону шел третий ход, где лежал Сеид Ибрагим. Эта гробница была устроена с локоть вышиной и покрыта желтой дамастовой тканью. Вокруг стояли на больших желтой меди подсвечниках восковые свечи и фонари. Вверху на своде висели лампы, которые едва мог увидеть, так как было довольно темно. Когда я незамеченный вновь вышел, то и наш пастор захотел войти; поэтому я вновь решился войти и в безопасности вошел и вышел вместе с ним.
В двух выстрелах из мушкета от деревни к востоку находится благоустроенная гробница святого Тири-баббы, бывшего учителем Сеид-Ибрагима. Как нам рассказывали, он будто бы нетленным стоит на коленях, одетый в серый кафтан, и как бы молится. Это чудо будто испрошено его бывшим писцом С[еид]-Ибрагимом от Бога, чтобы учитель его и после смерти, так же как и при жизни, всегда представлялся набожно молящимся.
Говорят, что ежегодно на этот серый кафтан надевают белый, а старый делят на части и раздают паломникам: в определенное время издалека совершаются сюда людьми паломничества, зачастую пешком. Жители баснословили об этих обоих святых много невероятных вещей, которые были похожи или на колдовство или на совершенную ложь: ведь и то и другая у персов встречаются нередко. Поэтому я и не считаю нужным записывать эти вещи. Над дверьми этого места погребения стояли арабские слова:
О, Боже, отвори сию дверь!
Вокруг места погребения Тири-баббы в той же горе высечено много пещер и каморок, в которых останавливаются паломники и совершают жертвы. Некоторые из них были столь высоки над землей, что без лестницы нельзя было взобраться в них. Трое из нашей свиты не без опасности помогли друга другу взобраться на крутую стену. В ней были устроены четыре просторные камеры, места для постелей и ясли, — все высеченные в скале. Мы с удивлением заметили, что в этой твердой скале у сводов вкраплены небольшие раковинки, и что вся скала в иных местах имеет тот вид, точно она отлита из раковин и песку. На возвратном пути мы у Каспийского моря видели целые горы и твердые скалы такого рода. Об этом подробнее будет ниже сказано.
В деревне Пюрмарас никто из персов не смеет пить вино, и они пьют лишь воду, чтобы нарушением закона, на этот счет изложенного в Алкоране, не осквернить этого священного места.
В деревне, наряду с местом погребения Ибрагима, под землей устроен очень глубокий свод в 62 фута длиной и 20 шириной, превосходно устроенный из квадратных камней. Здесь зимой собирают снег, лед и воду, а затем в течение лета, когда воды немного, пользуются этим сводом [цистерной] для себя и для своего скота.
29 декабря мы, по указанию хана, отправили нашего фурьера вперед в Шемаху, чтобы приготовить нам жилища. Когда мы, однако, вечером хотели следовать за пим и уже собрались в путь, хан прислал к нам гонца и просил еще одну ночь, не беспокоясь, прождать здесь. Как мы позднее узнали, его минаджим или астролог сказал: “Этот день неудобен и несчастлив для приема чужестранцев”. Он прислал нам для утешения 4 больших кувшина и 4 мешка, полных вина, гранат, яблок, груш, квитов и каштанов. Точно так же каждому послу подарена была лошадь, прекрасно убранная, с седлом и уздой.
На следующий день, 30 того же месяца, мы около 8 часов утра отправились в дорогу от Пюрмараса и добрались, наконец, до Шемахи, где нас великолепнейшим образом приняли.
(Книга IV, глава 20) [291]
вернуться
Главы 18 и 19 IV книги нами не переведены. 18 глава рассказывает о въезде в Шемаху и приеме посольства местными персидскими властями. Присутствовал при приеме русский посланник Алексей Савинович Романчуков. Среди персидских войск находился отряд пехоты в 2 000 чел., по словам Олеария, большею частью из армянских христиан. Здесь же рассказывается о великолепном угощении у хана, об иллюминации Шемахи и т п. 19 глава излагает, как посольство 3 месяца оставалось в Шемахе. Среди разных эпизодов, рассказанных в этой главе, следует отметить описание водосвятия у армян. Богослужение армян Олеарий нашел сходным с католическим, а само водосвятие — с русским однородным обрядом. Во время торжества русский посланник сидел по левую, а голштинские послы по правую руку шемахинского хана. За присутствие и за охрану водосвятия армянская церковь ежегодно платила хану 1 000 талеров, но, тем не менее, праздник проходил не без надругательств со стороны мусульман. Армянский епископ просил послов похлопотать за него у хана, чтобы добиться постройки армянского монастыря в городе; соответствующая просьба послов, действительно, была уважена. Армяне за эту услугу обещали записать имена послов в вечное поминанье. Посланник Романчуков, недовольный приемом у хана, выехал из Шемахи раньше голштинцев. Олеарий в Шемахе посетил мусульманское медресе и мечеть. Встреченный им здесь мусульманский астроном сообщил ему долготы и широты почти всех мест Азии и частичные карты; Олеарий, по проверке их своими наблюдениями, нашел большинство из них совершенно правильными. В марте послов посетил в Шемахе католический монах Аmbrosius dos Anios, португалец по рождению, бывший приором августинского монастыря в Тифлисе. Он говорил, кроме родного и латинского языков, еще на грузинском, турецком и персидском. Он помог Олеарию в занятиях этими языками и рассказывал о виденных им странах. Здесь же рассказывается следующий эпизод о переводчике: “Был некий персидский раб, по имени Фаррух, по рождению русский, но в молодости похищенный, проданный в Персию и обрезанный. Так как он часто беседовал с нашими людьми, с которыми мог говорить по-русски, то он вечером 20 марта 1637 года явился и предупредил послов, чтобы они не очень полагались на нашего персидского переводчика Рустама. Последний, по его словам, писал своим друзьям в Испагань и сообщал им следующее: “Хотя он и пробыл довольно долгое время у немцев, язычников, тем не менее он вовсе не отступил, как они воображают, от магометанской религии, но твердо ее держится; по возвращении он это достаточно докажет”. Рустама этого обыкновенно называли Сергием; он был перс по рождению и несколько лет тому назад ездил с шахским персидским послом в Англию. Когда здесь господин его стал сурово с ним обращаться, он бежал, направился к англичанам, крестился у них и пробыл здесь несколько лет. В наше время он жил у своего восприемника, английского резидента в Москве. Когда он узнал, что мы направляемся в Персию, он разными средствами и мольбами добивался участия в поездке в Персию, говоря, что намерен получить свое наследство от отца и начать торговлю в Москве. Наконец, после усиленных уверений, что он вернется с нами обратно, он нами был охотно принят, так как обещал верно служить, и был назначен переводчиком. По прибытии в Ардебиль мы начали замечать, что Фаррух говорил правду, так как Рустам направился к месту погребения их великого святого Ших-Сефи, делал земные поклоны и молился, выказывая себя истинным мусульманином, что и просил явно засвидетельствовать. Когда в Испагани мы его задержали под арестом, он бежал в убежище Аллакапи, земно со слезами кланялся шаху и главе их религии, сетеру, принят был под их защиту и остался в Персии”.