Русская зарубежная историческая наука также внесла свой вклад в изучение наследия Боплана. Крупнейший историк картографии мирового значения Лев Багров (1881-1957) издал ранее неизвестный гданьский вариант карты Боплана 1648 г.[118], решительно выступил в защиту его авторства карт течения Днепра[119], а в обобщающих фундаментальных трудах по истории всемирной картографии всегда упоминал Боплана и репродуцировал его карту Украины[120]. На страницах русской научной печати отразилась дискуссия о количестве прижизненных изданий «Описания»[121].
В конце 20-х — начале 30-х гг. в львовской научной среде началось изучение карт Боплана с точки зрения их ценности как геодезических источников. Роман Яцык (годы жизни неизвестны), исследуя степень точности нанесения объектов на «специальной» карте, установил, что боплановские определения географической широты и длины различных объектов для середины XVII в. можно считать очень точными (средняя ошибка в длине составляла 16', в широте 12') — эти показатели были не хуже, а во многих случаях даже лучше, чем в других образцах западноевропейской картографии того времени[122]. Выводы Яцыка натолкнулись на сопротивление польских историков картографии, в частности К. Бучека[123], однако внесенные коррективы мало изменили общую картину. Иван Крипякевич (1886-1967), впоследствии академик Академии наук УССР, высказал мысль о том, что Боплан увез с собой материалы по иконографии городов Украины и Крыма и что эти рисунки попали на страницы таких иллюстрированных изданий как Cyaneae (первое изд. Аугсбург, 1687) и Kleine Tartarey (Аугсбург, 30-е гг. XVIII в.)[124]. Однако Боплан лично не бывал на черноморском побережье, а анализ изображений (в том числе и тех мест, где побывал Боплан) в упомянутых изданиях доказывает, что это вымышленные фантастические виды. Весьма сомнительно, что пунктуальный и аккуратный Боплан мог везти с собой столь не аутентичный материал. Вполне вероятно, что Крипякевич использовал «Описание» как источник в работах по истории казачества, иллюстрируя их фрагментами карт Боплана и зависящих от него других картографов (в частности, в монографии о Б. Хмельницком)[125].
Нигилистическое отношение к серьезным историческим исследованиям, усилившееся в Советской Украине в начале 30-х гг., болезненно отразилось на источниковедении, включая изучение и использование наследия Боплана. Прошло более 25 лет, прежде чем боплановская тематика, сначала робко, а иногда со странными сопутствующими формулировками, начала появляться на страницах научных работ. Была утеряна преемственность историографических традиций, и многим авторам казалось, что именно они начинают открывать Боплана для науки. Достижения предшественников были забыты или же их сознательно замалчивали. Доцент Киевского университета Вера Павлова пыталась доказать, что сведения для своих карт Боплан в значительной мере заимствовал из русских карт, в частности из «большого чертежа»[126], и что карты Боплана, неизвестно почему, «принято считать оригинальными»[127]. Павлова не учитывала то обстоятельство, что карты Боплана составлялись на основании геодезических измерений, а русские карты того времени — по принципу итинерариев (дорожных карт). Владимир Голобуцкий, в то время сотрудник Института истории Академии наук УССР, восстановил авторитет Боплана, подчеркнув значение «Описания» как источника по истории казачества[128]. Однако автор не устоял перед искушением по-своему препарировать текст Боплана. Пересказывая описание морских походов запорожцев, он исключил место, в котором упоминается квадрант, по-видимому, считая, что казаки не могли пользоваться этим измерительным прибором, а Боплан, приводя эти сведения, просто-напросто ошибся (следует отметить, что подобное заблуждение было бы странным для геодезиста и картографа, коим являлся Боплан, хорошо разбиравшийся в инструментах, используемых для ориентировки на суше и в море). Екатерина Стецюк, также сотрудник Института истории, довольно широко использовала «Описание» Боплана при изложении истории Украины середины XVII в.[129]. Павел Жолтовский (1904-1986), сотрудник Музея этнографии и художественных промыслов Академии наук УССР во Львове, вернулся к изучению карт как иконографического источника[130]. Однако о возрождении боплановедения говорить было рано: на протяжении 60-70-х гг. XX в о Боплане не было сказано ни одного нового слова, его личность и труд недооценивали, да и писали о незаурядном французе как-то скупо и с неохотой[131]. С этой аморфностью и слабым интересом контрастировало в корне противоположное отношение к Боплану украинской зарубежной историографии, подготовившей в 1959 г научное переиздание старого (1744 г.) английского перевода "Описания". В его подготовке приняли участие И.-Т. Петришин и большой популяризатор Боплана, поэт и одновременно серьезный исследователь истории картографии Богдан Кравцов (1904-1975), автор нескольких обзоров древних карт Украины и оригинальной биографии французского инженера[132].
118
119
120
121
Было ли три или четыре издания «Украины» Боплана в XVII ст.? // Временник Общества друзей русской книги. Париж, 1925. Т. 1. С. 90.
122
123
124
125
126
127
128
129
130
131
Ср.:
132