Когда приходит время уложить молодую на брачное ложе, женщины — родственницы молодого — берут ее и уводят в комнату, где раздевают донага и тщательно осматривают со всех сторон, даже уши, волосы, между пальцами ног и другие части тела, чтобы удостовериться, не спрятано ли где-нибудь крови, булавки или же кусочка ткани, пропитанной какой-либо красной жидкости. Если бы отыскалось что-либо подобное, брачное торжество нарушилось бы, и произошло бы большое смятение. Но если ничего не находят, на невесту надевают красивую хлопчатобумажную[701], совершенно белую новую рубаху, затем укладывают ее между двумя простынями, скрытно приводят молодого, чтобы он лег с ней. Когда они оказываются вместе, задергивают полог. Тем временем большинство присутствующих на свадьбе гостей приходят в эту комнату с волынкой. [Мужчины] танцуют со стаканом в руке, а женщины подскакивают и пляшут, хлопая в ладоши, пока брак не совершится вполне. И если во время счастливого соединения она подаст какой-либо знак удовольствия, то все собрание тотчас же начинает прыгать, хлопать в ладоши, испускать радостные крики. Родственники жениха все время стоят на стороже вокруг кровати, прислушиваясь, что там происходит, и ожидая конца фарса, чтобы открыть занавес. Тогда подают ей [невесте] белую рубаху и, найдя на той, которую снимают, признаки невинности, оглашают весь дом неистовыми криками радости и удовлетворения, которое выражает вся родня[702]. Затем [новобрачную] одевают и причесывают по обычаю замужних женщин, в число которых она принята, то есть покрывают голову[703], что позволяется только после приобретения такого состояния, так как девушки никогда не носят иного убора, кроме собственных волос, и считали бы это позором [для себя].
На следующий день разыгрывается другой, не менее забавный фарс, который должен показаться невероятным для тех, кто его никогда не видел. Он заключается в том, что продевают палку в оба рукава вывороченной наизнанку сорочки [новобрачной] и проносят, подобно знамени, по улицам города с большой торжественностью, как флаг, носящий почетные следы сражения, чтобы весь люд был свидетелем ее невинности и мужской силы ее супруга. Все свадебные гости ходят за ними с музыкальными инструментами, поют и танцуют с еще большим увлечением, чем раньше. В этой процессии молодые люди ведут каждый за руку одну из присутствующих на свадьбе девушек, и так обходят весь город; все население сбегается на этот шум, сопровождая их, пока они не вернутся к жилищу новобрачного.
Но если, наоборот, следов чести не окажется, то каждый бросает свой стакан на землю, женщины прекращают пение, ибо праздник расстроен, а смущенные родственники девушки предаются осмеянию. В таком случае свадьба прерывается, и [гости] производят всевозможные опустошения в доме, дырявят горшки, служившие для приготовления мяса, надбивают венчики глиняных кубков, из которых пили. На шею матери девушки надевают лошадиный хомут, усаживают ее на почетное место и поют ей всякие грубые и скабрезные песни, подносят пить в одном из надбитых кубков и всячески укоряют ее за то, что она недостаточно заботилась о сохранении чести своей дочери. Наконец, наговорив ей кучу самых постыдных оскорблений, которые им только пришли на ум, все расходятся по домам; пристыженные столь прискорбной встречей, в особенности родственники новобрачной, прячутся в своих домах, не выходя какое-то время [на улицу] от стыда за тот позор, который они испытали.
Что касается новобрачного, то он решает сам: оставить в своем доме новоиспеченную жену или нет; если он решится оставить, то должен быть готовым переносить все оскорбления, которым может подвергнуться по этому поводу.
В связи с этим скажу еще несколько слов относительно нравов их женщин, отдавая должное их целомудрию в трезвом состоянии. Та свобода, с какой они пьют водку и мед, без сомнения, сделала бы их более доступными, если бы они не боялись подвергнуться публичному осмеянию и позору, падающему на девушку, о чем говорилось выше, когда она хочет выйти замуж, не сохранив всех признаков невинности.
Прежде чем окончить это повествование, расскажу немного о церемониях, соблюдаемых этим народом на Пасху. В Великую Субботу люди идут в храм (который называют церковью — Cerkeil), чтобы присутствовать на совершающихся там церемониях, которые состоят в положении во гроб изображения нашего Господа[704], откуда его вынимают с большой торжественностью. По окончании этого представления или церемонии все присутствующие, как мужчины и женщины, так девушки и молодые люди, опускаются на колени перед епископом (которого они называют Wladik) и преподносят ему по яйцу, окрашенному в красную или желтую краску, с таким словами: «Христос воскрес!» (Christos vos Christ); епископ же, поднимая его [коленопреклоненного], отвечает: «Воистину воскрес!» (Oystinos vos Christos)[705] и одновременно целует женщин и девушек, и, таким образом, епископ менее чем за два часа собирает более пяти-шести тысяч яиц и имеет удовольствие целовать самых красивых женщин и девушек, находящихся в его церкви. Правда, было бы для него несколько неудобно и неприятно целовать старух, но он быстро и ловко различает их; [завидя] лица, которые ему не нравятся, он дает им целовать только руку[706]. То, о чем я только что рассказал, проделывает в Киеве митрополит, называемый Могила (Moquilla), являющийся главой всех епископов[707], то же делает и самый бедный священник, которого они называют господином (Dospode).
702
Обычай проверять невинность невесты (обычай «коморы»), столь удививший Боплана, широко бытовал на Руси и в России до конца XVIII в. и на Украине вплоть до конца XIX в. (
703
У восточных славян обычай покрывать голову женщин идет со времен язычества. Он символизировал защиту самой женщины от злых сил, с одной стороны, а, с другой стороны, окружающих от вреда, производимого женскими волосами (
704
705
Боплан неточно передает обычное у православных приветствие, явно не понимая глагол — воскресать. Вряд ли можно предполагать, что он знал украинский язык. —
706
707