– Уже.
– Черт…
Гера раскинул руки в стороны и упер подбородок в грудь.
– Интересно, что у него сейчас в голове творится?
Повисшую тишину разорвали трескучие помехи телевизора и громкий голос диктора новостей.
– Да сделайте вы потише этот долбаный ящик! – не выдержав, прокричал я и начал ходить взад-вперед по палате, – ниче святого! Люди, ну как же так, неужели внутри ничего не дрожит?
– Сядь, успокойся. И так тошно, – Гера встал. Когда он не улыбался, он выглядел лет на десять старше, – пойду покурю.
***
Ничто не может испортить настроение в день выписки из больницы. Так я думал раньше. А потом, когда этих выписок на моем веку стало уже с десяток, особой радости они не вызывали. Привык, что тут поделаешь.
Я стоял с хмурым лицом перед флюорографическим аппаратом, зная, что завтра поеду домой, и никаких эмоций у меня это не вызывало. И завтра не вызовет.
– Глубоко вдохнули… не шевелимся… дышите.
Хорошо все-таки, что аппараты теперь цифровые. А то в эти пленочные влезаешь как в какую-то пыточную камеру, где все гудит, трещит, да еще и дышать нельзя.
– Все, вы свободны. Позовите следующего.
Больница – это царство безволия. И мечта для любого мягкотелого. Здесь тебе не нужно принимать никаких решений, сомневаться в выборе и жалеть о случившимся. Вставайте, ложитесь, ешьте, пейте, мойтесь, дышите, не дышите… Вас позовут, проводят, скажут во сколько, предскажут насколько и укажут, что делать дальше. Расслабься и плыви по течению, грести не нужно. Многим по кайфу.
***
Но привычно-счастливое утро дня выписки сегодня было омрачено. Умер Вениаминыч. Он умер тихо, ночью, никто даже и не заметил. Медсестра, дежурившая в ту смену, зафиксировала смерть, когда разносила таблетки.
– Отмучался, – сказала она, когда не смогла нащупать ему пульс, и нажала на кнопку. – Надо же прямо в свой день рождения.
И прибежали санитары, доктора, давай что-то записывать, сверять документы и, когда, видимо, отпали последние сомнения, деда вместе с кушеткой увезли куда-то далеко. Я не хотел знать куда.
Когда зашел в кабинет лечащего врача, чтобы забрать выписной эпикриз, я даже не ощутил, какой у нее сегодня был парфюм. Настроение было ни к черту.
– У вас рецидив.
– Что?! – я медленно опустился на стул.
– Сегодня сдадите мокроту. Проверим на наличие палочки Коха, – она не смотрела мне в глаза, – сами понимайте, в вашем случае риск туберкулеза…
– Вот только не надо меня пугать, каждый раз так говорите. И ниче, вроде живой.
Доктор подняла на меня взгляд:
– Мы провели очередной тест на вирусную нагрузку. Количество иммунных клеток ниже двухсот.
– Нет, нет.… И че? Двухсот! Это же целых двести клеток! Это немало…
– При таких показателях ВИЧ-инфицированный находится на стадии близкой к критической. Вы антиретровирусную терапию принимайте?
– Да… регулярно, – я вжал голову в плечи и говорил еле слышно, – по времени.
– Возвращайтесь в палату.
Звон в ушах. Я шел по коридору и не слышал ничего, что говорили идущие навстречу люди. Они оборачивались и что-то кричали мне в след. Так стоп. Спокойно. Никто не кричит. Я же не оглядываюсь, и слышу только один гул. Значит, никто не кричит. Бред какой-то. Нельзя терять границу с реальностью.
– Где Гера? – это было первое, что я сказал, войдя в палату.
Соседи, как обычно лежали и смотрели телевизор. «А сейчас я приступлю ко второму отделению концерта по заявкам радиослушателей!» – ответил Жеглов.
– Где, мать вашу, Гера? – проорал я.
Они молча переглянулись, вздохнули и снова уставились на экран.
– Да что вы за люди то такие?! Ничего человеческого в вас нет! Я всего лишь навсего прошу…
– Тише, Коля, – один из больных медленно поднялся и свесил ноги с кровати, – ну что ты хочешь, чтобы мы опять кнопку нажали? Медсестра придет, тебе укольчик поставит, будешь спать суток двое как убитый. Понравилось в прошлый раз?
– Какой укольчик? Что ты несешь?
– Ууу, понятно, – выдохнул он, – опять началось. Только голодовку не устраивай снова – трубку в нос вставят, орать будешь…
Острое чувство сдавило легкие и подступило к горлу. Я с силой сжал губы. Как же курить то охота. Шатающийся походкой я подошел к тумбочке, достал оттуда пачку сигарет с засунутой в нее зажигалкой и, стараясь не смотреть на соседей, вышел из палаты.
На этот раз на коридоре никого не было, он был пуст. Я шел и слушал, как звонким эхом разливается звук щелкающих по полу тапочек. Дойдя до конца корпуса, я спустился на цокольный этаж. Свет в курилке не горел. Тьма полная. Не нащупав выключатель, я достал сигарету и дрожащими пальцами пытался попасть по колесику зажигалки.