— Где я?
— В полной безопасности на борту британского корабля, плывущего в Шанхай.
— Что со мной было?
— Два дня назад китайские крестьяне нашли вас в джонке, которая плыла по реке. Вас ужалила змея. Они позаботились о вас. Потом доставили в военный госпиталь в Хучжоу. Там-то мы вас и обнаружили.
Чарльз Стоу поднял голову, взглянул на командора и снова опал на подушки.
— Кстати, я должен вам вручить вот это. Это растение было на вас, подобно талисману. Никто не посмел похитить его у вас.
И командор протянул Стоу саженец белого чая. Единственное, что осталось у него после невероятного путешествия в страну чая и опиума. Чарльз Стоу взял побег и мысленно задал себе вопрос, может ли это единственное растеньице стать искуплением всего того, что пришлось ему перенести, однако он ощутил такую усталость, что вопрос остался без ответа.
— Вам надо поспать, — сказал Макартур. — Скоро мы приплывем в Шанхай, и вы забудете все ваши невзгоды.
— Я ничего не хочу забывать.
Командор поднялся.
— Вполне возможно, вам неизвестно, что между Китаем и Англией продолжается война. И это причина нашего появления на Зеленой реке. Вы находитесь на борту военного корабля.
Когда Макартур выходил из каюты, Чарльз Стоу нашел в себе силы прошептать:
— А для меня она закончилась.
После возвращения в Шанхай у Чарльза Стоу случился сильнейший приступ лихорадки. Вызванный врач попросил его снять рубашку и, увидев на плече татуировку, не без удивления поинтересовался:
— А что это за странный знак?
Чарльз Стоу, не повернув даже головы, ответил:
— Это цветок опиумного мака, который мне вытатуировала одна китаянка.
— В Шанхае?
— Нет. У истока Зеленой реки.
Врач рассмеялся.
— Вот как? Так, выходит, вы искатель приключений. И какого же рода?
— Я — первый путешественник, прошедший до конца чайного пути, и, надо думать, последний опиумный контрабандист.
Врач с недоверием и любопытством посмотрел на него. А когда закончил выслушивать его, все-таки не удержался и спросил:
— И что же означает эта татуировка?
— Что я принадлежу некоему человеку. Человеку, лица которого я не знаю.
И, помолчав немного, добавил:
— Человеку, у которого лицо опиума.
Спустя несколько дней Чарльз Стоу отправился навестить Пирли. Ирландец готовился к отъезду из Китая. Война между Англией и древней Поднебесной империей набирала ожесточения, и о торговле никакой речи быть не могло. С каждым днем пребывание в стране для британских подданных становилось все опасней.
Чарльз Стоу сказал Пирли:
— Я доставил опиум Лю Чэну. Но лица его я так и не увидел.
— Я знаю.
Ирландец загадочно улыбался, как будто неудача Стоу доставляла ему удовольствие.
— Да, наверно, против Лю Чэна я бессилен, но эта женщина любит меня, и я надеюсь вернуться за ней. Когда-нибудь я это сделаю.
Пирли глядел на него так, словно увидел впервые в жизни. В этом взгляде было изумление, смешанное с безграничным презрением.
— Глупец! Ты так ничего и не понял?
— Что именно я должен был понять?
— Лоан никогда никого не любила. Она просто использовала тебя.
— Как прикажешь тебя понимать?
— Эта партия опиума предназначалась ей.
Однако Пирли на сказанном не остановился:
— Лю Чэн — это она.
У Стоу кровь застыла в жилах.
— Потому-то ее и называют Опиум.
— Но зачем нужен весь этот маскарад?
— Из-за страха, какой внушает Лю Чэн. А главное, чтобы безопасно вести противозаконную торговлю чаем в обмен на опиум. Об этом, кроме Вана и меня, никто не знал. Никому не удавалось схватить Лю Чэна по той простой причине, что его не существует.
Чарльзу Стоу казалось, будто сердце у него разорвалось. Он сжимал в объятиях эту женщину, заставившую его поверить, что она его любит. И ему и в голову не приходило…
— Бедняга Чарльз, как ты мог быть наивен до такой степени?
Пирли затянулся сигарой и налил два стаканчика виски. Выпил и, зевнув, сказал:
— Все, пойду лягу. Завтра ранним утром я отплываю в Дублин. Так что для меня эта история кончена. Прощай.
Вставая, он посоветовал:
— На твоем месте я тоже возвратится бы в Лондон. И больше не думал о ней.
С этими словами он покинул террасу.
А Чарльз Стоу еще долго сидел, попивая мелкими глотками виски и глядя на солнечный закат.
Он думал, что счастье столь же неосязаемо, как затяжка опиума, и столь же эфемерно, как глоток чая. Он поверил в любовь Лоан. Никому не дано избегнуть своей судьбы, а его судьба подарила ему семь дней и семь ночей с этой женщиной.