Он поклялся ей вернуться. Он не вернется к ней.
Не признаваясь в том себе, Чарльз Стоу знал, что даже самые прекрасные обеты, пусть им в конце концов и суждено стать порошинками памяти, никогда не засыплет песок времени.
А еще через неделю Чарльзу Стоу нанес визит англичанин по имени Роберт Форчун. Форчун представится ему ботаником, стремящимся узнать все секреты китайского чаеводства. Он слышал о приключениях Стоу и ему захотелось познакомиться с ним.
Чарльз Стоу принял его, лежа в кровати, так как после нового приступа лихорадки он не мог вставать, у него сразу начинались головокружения. Рассказ Пирли о Лоан еще больше ухудшил его состояние.
— Вы действительно дошли до истоков Зеленой реки? — задал ему вопрос Форчун.
— Да. А почему вас это интересует? Вы тоже собираетесь отправиться туда?
— Вполне возможно. Все будет зависеть оттого, что вы мне расскажете.
— А что именно вы хотите знать?
Форчун держал в руках шляпу, он нервничал и восхищался этим человеком, который сумел осуществить то, о чем он еще только мечтал.
— Господин Стоу, что вы привезли оттуда?
— Воспоминания.
Стоу показал на саженец белого чая, который он купил у монаха.
— И еще вот это.
Форчун зачарованно рассматривал кустик необыкновенного чая, и глаза его сияли.
— Какое чудо! Я покупаю его у вас. Сколько вы хотите за него?
Чарльз Стоу собирался сказать ему, что саженец белого чая не продается, но гость опередил его, назвав сногсшибательную цену:
— Предлагаю вам десять тысяч ли.
— Об этом даже не может быть и речи.
— Мистер Стоу, будьте рассудительны. Больше я не в состоянии вам предложить.
— Дело вовсе не в деньгах, мистер Форчун. Не будем больше об этом. Если вы хотите получить саженцы чая, вам придется самому отправиться за ними.
Через девять лет Роберт Форчун стал первым британцем, которому удалось вывезти из внутреннего Китая не только самые разные чайные кусты, но и восемьдесят пять китайских специалистов по выращиванию и изготовлению чая. Он привез их в Индию, где им предстояло положить начало преобразованиям в выращивании чая в этой британской колонии, а равно и конец монополии Срединной империи в процветающей торговле этим продуктом.
А в 1852 году в Лондоне вышел бесценный труд, раскрывающий все китайские чайные секреты. Назывался он «Дорога чая и цветов».
Автором его был Роберт Форчун.
После долгого выздоровления Чарльз Стоу принял решение возвратиться в Лондон и прожить там остаток жизни. В Китае по-прежнему свирепствовала опиумная война. Было самое время бежать оттуда. В Китай Чарльз Стоу не вернулся. И больше никогда не видел Лоан.
Стоу отплывал из Шанхая весенним утром. Плыл он на судне, которое везло не чай и не пряности, а оружие и амуницию, необходимые армии.
В Коломбо он опять слег с лихорадкой. Его отвезли в лечебницу, и там, чтобы облегчить его страдания, ему назначили принимать морфин.
Так в последний раз он причастился к опиуму.
В Лондоне Чарльза Стоу встретил отец и передал сыну его долю в торговом заведении, которое он держал близ Минсинг-Лайн.
Чарльз Стоу работал, как был приучен, с восхода до заката. И не пил ничего, кроме чая.
Ему было тридцать три года. И жизнь была позади.
Иногда на него накатывала тоска, и это было подобно пенному гребню волны, накатывающей на утес памяти. Он возвращался в прошлое, вспоминал Лоан и семь ночей любви, который она подарила ему. Он видел только долгий зеленый путь и ощущал струю ароматов, ласк, опиумного дыма и дождь. Но в конце концов он возвращался к реальности, и она казалась ему странной и чуждой, однако мало-помалу душевные раны затянулись, а потом и вовсе исцелились.
Он не держал зла на эту женщину. С течением времени он научился любить ее, и она казалась ему еще восхитительней. Она обретала некую достоверность, и эта достоверность приносила ему спокойствие. Он был уверен, что его любовь будет с каждым днем становиться сильней, и это будет продолжаться до последней минуты жизни. Их связь была так коротка, что пламени не суждено было иссякнуть. Лоан подарила ему самое прекрасное: волшебство первых мгновений.
Впрочем, Чарльз Стоу ни о чем не жалел. Долгое странствие по запретной реке привело его от зеленой мягкости чая к черноте опиума. И в конце концов он постиг, что жизнь — тот же опиум, который не бросают.