— Бэмби все никак не научится держать язык за зубами, — она садится на его рабочий стол, и на пол падает еще несколько листов с набросками. Достает сигарету и закуривает, сбрасывает пепел прямо на собственное изображение.
— Так это правда? — его голос дрожит; ей кажется, что от неожиданности и обиды — на самом деле от гнева.
— А ты думал, что у нас тут великая любовь? — насмешливо спрашивает она, выпуская дым через нос. — Посмотри вокруг, дорогуша, — Кейтлин обводит рукой комнату. — Ты бедный, никому не нужный художник, преподающий в каком-то задрипанном колледже. Это даже не твой лофт. Ты отличный любовник, лучший, что был у меня за последние годы, но давай будем честными, Хантер, ты явно не тот мужчина, за которого я бы вышла замуж, — она хмыкает, будто до сих пор не может поверить, что он всерьез думал, что у них может быть совместная жизнь в этой дыре.
— То есть если бы я был богат, ты бы ушла от него ко мне? — Хантер подходит к ней вплотную, упирается ладонями в столешницу, не давая ей слезть со стола и уйти. Кейтлин на мгновение задумывается над его вопросом, делая глубокую затяжку.
— Нет, — выдыхает свой ответ дымом ему в лицо. — Не думаю. Я не хочу разводиться с Бэмби. Я не стану разводиться с ним, пока он снова не станет моим, — Кейтлин облизывает губы, и Хантеру на мгновение кажется, что язык у нее тонкий и раздвоенный, как у змеи. — Раз уж у нас сегодня вечер неожиданных откровений, то я расскажу тебе один страшный секрет, Хантер, — она игриво кусает его верхнюю губу, оставляя на ней привкус табака. — Ты хреново справился с той задачей, которую я на тебя возлагала: Бэмби ни капли не ревновал меня к тебе. Так много слов о любви, так много идиотских фантазий о нашем будущем, и никакой пользы. Печально, не находишь? — она хрипло смеется и тушит сигарету о свое нарисованное лицо, которое тут же начинает разъедать тление. Кейтлин сдувает разгорающийся огонь, и пепел летит в лицо Хантера.
— Кейтлин… — его голос похож на мольбу, когда она отдирает его пальцы от стола, освобождая себе проход. — Кейтлин, остановись, пожалуйста, Кейтлин! — он хватает ее за руку, и она смеряет его ледяным взглядом, смотрит на пальцы, обхватывающее запястья, так, словно видит змей.
— Нам стоит расстаться, Хантер. Спасибо за то время, что мы провели вместе. Это было неплохо, — Кейтлин целует его в щеку и пытается освободиться, но он лишь усиливает хватку.
— Кейтлин, пожалуйста, останься со мной. Я буду таким, каким ты хочешь меня видеть. Просто останься со мной.
— Ты жалок. Отпусти меня, я сказала, — шипит она. — Ты что, не слышишь?
— Я не отпущу тебя так просто, — он дергает ее на себя. — Даже не думай бросить меня. Ты моя, слышишь? Ты моя! — Хантер срывается на крик; звук удара звучит как разорвавшаяся бомба. От неожиданности он отпускает ее руку, прижимает ладонь к горящей щеке.
— Не смей повышать на меня голос. Никогда. Совсем с ума что ли сошел? Все кончено, Хантер. Просто прими это, — она брезгливо морщится, когда начинает тереть запястье. — Чокнутый, — бормочет себе под нос, а после резко разворачивается и уходит.
#
Хантер просыпается с головной болью и сушняком. Он не без труда разлепляет губы; на языке чувствуется сукровица. Солнце бьет прямо в глаза сквозь незадернутые шторы, и он щурится, на ощупь ища телефон, который находится под соседней подушкой, хотя обычно лежит на тумбочке. У него три пропущенных вызова и два голосовых сообщения. Когда он воспроизводит его, то голова взрывается новой порцией резкой боли от слишком громкого и воодушевленного голоса агента.
«Ты куда пропал? Я звонил тебе, но ты был вне зоны, а ведь у нас выставка завтра, картину на которую ты так и не отдал мне, хотя сказал, что она готова. Хорошо, что у меня есть ключи от твоей квартиры, так что я заберу картину сам. Надеюсь, в этот самый момент ты не занят сексом с той потрясной шатенкой, которая в последнее время ошивается рядом. Это будет неловко. И перезвони мне.»
Хантер затравленно стонет, вспоминая о выставке в одиннадцать часов. На часах четверть одиннадцатого. Второе голосовое сообщение начинается с восторженного вопля, из-за чего ему приходится убирать телефон как можно дальше от уха.
«Черт бы тебя побрал, Хантер Соломон! Это шедевр! Как ты смел столько времени скрывать от меня свой талант?! Завтра эта картина произведет фурор, я тебе гарантирую! Ты станешь знаменитым, мой друг! Черт, просто шикарно. Нет слов. Увидимся завтра. А, кстати, ты бы прибрался что ли, а то весь пол краской заляпан. Но если ты и дальше будешь писать такие картины, то можешь хоть все стены заляпать. Разрешаю тебе, как твой арендодатель. До завтра.»
Хантер совершенно не понимает, о чем говорил Циско, кроме того, что он сам забрал картину на выставку; в голове стоит густой туман, события вечера и ночи ускользают, как песок сквозь пальцы. Когда он встает с кровати, то запинается о пустую бутылку с виски.
— Теперь ясно, откуда эта мигрень, — он разминает плечи и бредет в сторону ванной, по дороге отыскивая, где же это он умудрился разлить краску, о которой говорил Рамон, однако пол в студии такой же, как и всегда: беспорядочные пятна, но никаких луж. Хантер пожимает плечами, думая, что агент что-то напутал; в ванной свет уже горит, но он не придает этому значения.
Из зеркала над раковиной на него смотрит осунувшаяся версия самого себя с синюшными мешками под глазами, будто он заснул несколько часов назад, а на лбу видны капельки красной краски. Хантер пытается вспомнить, когда он рисовал что-то красным, но не может; умывается ледяной водой. Под ногтями черная грязь, а спину ломит, словно таскал что-то тяжелое. У него недельная щетина и трясутся руки, отчего он режется, когда бреется. Хантер зарекается пить и спать в неудобных позах, когда чистит зубы, надеясь избавиться от гнилостного привкуса во рту.