— Очень даже правильно, — сказал Карабетов. — Спасибо. И прошу тебя пока никому об этом ни слова.
— Я потому и послал сына, — сказал Джамбот, — что не хотел, чтобы знал кто-то еще. А теперь я пойду. Мне надо увидеть Мерем, прежде чем она уйдет в лесхоз. Я дойду до дома и вернусь. Если буду нужен — пойдете по той тропинке: или встретите меня на ней или найдете около дома…
Когда он ушел, Арбанян, продолжая рассматривать находку, сказал:
— Очень похожа на обрывок стропы парашюта. Вы не находите?
— Что ж, и это возможно, — ответил майор, — сейчас на стропы идут самые различные материалы. Но, пожалуй, самое интересное — каким образом этот обрывок очутился над пропастью, да еще привязанным к корню?
— Во всяком случае, не для того, чтобы помочь кому-то опуститься в пропасть, — сказал Арбанян. — Сам шнур выдержал бы и два человеческих тела, но корень, посмотрите, переломился бы и от тяжести ребенка. Но для того чтобы завязать этот узел, кому-то надо было спуститься вниз — как мне, предположим. Значит, человек этот был не один… Или у него была веревочная лестница, которую он мог прикрепить к стволу дуба, а потом спуститься по ней вниз.
— Для чего? — задумчиво произнес Карабетов. — Вот что для нас сейчас самое главное. У вас есть хоть какие-то соображения на этот счет? Лестница, канат, на котором тебя спускают в пропасть… И все это только для того, чтобы завязать узел на отростке корня? Посмотрите, — он показал на концы шнура, — это же следы ножа. Значит, шнур был значительно больше. И когда он выполнил свое назначение, его обрезали.
— Вы хотите сказать, что к нему было что-то привязано? Что корень был использован… вместо тайника?
— А почему бы нет? — Карабетов подошел к самому краю обрыва. — Посмотрите, при нормальном положении человека, стоящего у самого края обрыва, ему ровным счетом ничего не увидеть. Не увидишь ничего даже тогда, когда нагнешься до критического предела. И только, когда лежа на самом краю заглянешь вниз… Но кто и зачем это станет делать? Если на конце этого шнура находился какой-то сверток, то его нельзя было бы заметить ни отсюда, ни с той стороны ущелья. Так что тайник отличный… но… есть одно но. Слишком сложен к нему доступ. И слишком рискован. Впрочем, вот если бы… — Он вдруг быстро подошел к стволу дуба, еще раз заглянул вниз и посмотрел на Арбаняна. — Послушайте, тот корень внизу какого размера?
— Размера? — Арбанян на мгновение задумался. — Он достаточно спутан, но если вытянуть отросток… Метра два с половиной будет.
— Тогда я, кажется, понимаю, в чем дело. — Майор вдруг быстро развернул оставленный Джамботом кусок каната, обвил им дерево, потом обхватил им свою талию, а оставшийся конец взял в обе руки наподобие скакалки. После этого он осторожно подошел к самому краю обрыва. Канат за его спиной натянулся до отказа. Арбанян сделал невольное движение к майору, но остановился: лицо последнего было слишком сосредоточенно и напряженно. Да и большой опасности ему не грозило — канат не дал бы ему упасть вниз. Нагнувшись над самым краем, майор медленно опускал петлю каната. Арбанян продолжал напряженно наблюдать за ним. Однако он не мог видеть того, что привлекало такое напряженное внимание Карабетова. Майор продолжал опускать петлю все ниже и ниже. Потом задержал ее на несколько мгновений и с еще большим напряжением и осторожностью стал тянуть ее вверх. Прошло еще несколько секунд, и над краем камня показался конец вдвое сложенного каната, а вместе с ним и захваченный им отросток корня. Карабетов потянул веревку и захватил корень руками.
— Вот, — сказал он, — понимаете теперь, в чем дело, лейтенант?
Арбанян понял это уже до того, как майор закончил свой эксперимент. Теперь и он был почти убежден, что корень дуба служил тайником. И тайником отличным. Но для кого? И что в нем надо было прятать? На эти вопросы ответить гораздо сложнее. Но ответить все равно будет надо.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Вот уже второй год, как Берузаимский жил в небольшом домике, расположенном на главной улице райцентра. Улица эта была одновременно и основной магистралью, по которой проходил весь транспорт, и местный и транзитный, в какую бы сторону он не шел. Днем над ней почти всегда стояла легкая завеса пыли.