— Что это вы, дорогой Сафер Ибрагимович, учиняете человеку допрос? — снова вступил в разговор профессор. — Человек из-за нас с вами на хутор не попал, выручил нас, а вы… В общем, товарищ Алкес, никто вас не торопит. Осматривайтесь, разбирайтесь сами. Выбирайте, что лучше. А я вам на всякий случай оставлю адресок. Надумаете — черкните пару слов. А нет — так прямо приезжайте. Это совсем недалеко в городе. А теперь давайте отдыхать. Завтра пораньше в путь.
Тагир долго не мог уснуть. Он все думал о поведении Сафера Ибрагимовича. Неужели он в чем-то заподозрил его. Или его слова ничего не значили? Теперь он уже начинал жалеть, что решился пойти сюда, к Голубому камню. Профессор, тот был человек, но вот его ассистент… Теперь Тагиру начинало казаться, что он и раньше ловил на себе его откровенно подозрительные взгляды. Что вот и сейчас он не спит, а чутко прислушивается к каждому движению Тагира… Он наверняка знал по-адыгейски. И конечно, угадывал в Тагире адыга, но почему тогда не обратился к нему ни с единым словом на этом языке? С одной стороны, это успокаивало Тагира, но с другой… Что, если завтра при спуске свернуть с дороги и незаметно исчезнуть? Нет, это будет совсем глупо! Ученые наверняка поднимут тревогу, решат, что с ним произошло несчастье. Начнутся поиски. Нет, только не это! Может быть, сказать, что планы его изменились и он решил идти на перевал, а оттуда к морю? Нет, и это не годилось. Это может усилить подозрение ассистента, только и всего.
Так и не приняв никакого решения, Тагир уснул.
Однако все это, как оказалось, были обычные ночные страхи, и утром они рассеялись. Сафер Ибрагимович снова был приветлив и весел, как и профессор, шутил и ни о чем больше не расспрашивал. К вечеру они добрались до развилки дороги к птицеферме, до той самой развилки, которую три дня назад искали профессор и его ассистент.
Ученые решили подняться к ферме и позвонить в город, чтобы за ними прислали машину. Помня о том, что Тагиру нужно было на хутор Глубокий, профессор предложил ему отдохнуть пока наверху вместе с ними, — на хутор они подбросят его на машине. Но Тагир отказался, сказав, что до хутора подать рукой, не более получаса ходьбы. А вот на машине здесь проехать не так-то просто.
Профессор не стал настаивать. Он еще раз поблагодарил Тагира, крепко пожал ему руку и, быстро набросав что-то на вырванном из блокнота листике бумаги, передал их ему со словами:
— Ну вот, дорогой товарищ Алкес. Как все обдумаете, так и сообщите. Буду рад снова встретиться с вами…
Сафер Ибрагимович тоже пожал ему руку, но, уже отходя, вдруг спросил:
— Так вы остановитесь на хуторе? У кого? Через несколько дней мы будем проезжать мимо, можем заехать. Хотите?
Тагиру снова показалось, что он пытливо наблюдает за ним. От этого он неожиданно для себя смешался и пробормотал, что не знает сам, кто из его знакомых остался на хуторе, и что поэтому лучше не заезжать, он сам пришлет письмо.
Поведение Сафера Ибрагимовича снова наполнило его тревогой, и она усилилась еще больше, когда тот, поднимаясь в гору к птицеферме, несколько раз приостанавливался и оглядывался на идущего по дороге Тагира, словно проверяя, туда ли он, куда говорил, держит путь. Тагир подождал, пока профессор и ассистент скроются из вида, немного постоял. Окончательно убедившись, что они его уже не могут увидеть, он решительно повернул обратно.
Теперь он почему-то был совершенно уверен, что Сафер Ибрагимович позвонит в город не только с просьбой выслать машину. И лучше было на некоторое время исчезнуть в лесу, а потом утром выйти на шоссе и сесть в первую попавшуюся машину. Пройдет несколько дней, а там будет видно, что делать дальше.
Знакомая обходная тропа к шоссе неожиданно оказалась разбитой. Ее слизал оползень. Тагир пошел в обход, и ночь застала его в лесу. Утром он снова пошел к шоссе. Действительно, несмотря на ранний час, здесь было очень оживленно. И он решил проехать сначала в одну сторону, потом пересесть на машину, идущую в обратном направлении, к морю. Так вернее было сбить с толку преследователей, если они у него уже были. Как говорят, береженого бог бережет.
Когда из-за поворота выскользнул ЗИС, он поднял руку.
Машина, дребезжа неплотно пригнанными бортами, шла по накатанному шоссе. Справа разворачивались покрытые лесом горы, слева, пенясь в черных камнях, несла свои воды речка. Прикрыв глаза и делая вид, будто дремлет, Тагир внимательно наблюдал за дорогой. Все было знакомо, все, вплоть до белых валунов на склонах у самой дороги… Сейчас вот за поворотом будет самый знакомый из них, похожий на вздыбившегося медведя. И когда этот валун действительно стал впереди, нависая над асфальтом дороги, Тагир довольно улыбнулся: на память свою ему еще грех было жаловаться. Да, дорогу он помнил всю. Вот только асфальт. Тогда его не было. И аккуратных белых столбиков, бегущих слева над обрывом. До войны здесь с такой скоростью не рискнул бы ехать даже самый отчаянный шофер. Тагир покосился на спидометр. Стрелка стояла на семидесяти — при таких-то головоломных поворотах!