Здесь уместно пояснить по поводу второй ожидаемой Зинаидой беременности. Дело в том, что Зина четыре года тому назад уже заключала с Муромским контракт на оплодотворение и благополучно родила от него здоровую хорошенькую девочку. Жизнь молодой женщины после этого знаменательного события наполнилась особым ни с чем не сравнимым счастьем материнства, так желанного, умной независимой самодостаточной женщине, пользующейся успехом у определённой категории мужчин, пригождающихся время от времени на роль любовников, но абсолютно не соответствующих представлениям о том, какими качествами должен обладать муж и тем более отец её детей. Материальные проблемы Зинаида Теребус не испытывала. Дочка росла, но ещё быстрее росли доходы маленькой семьи, благодаря бизнес – талантам мамы Зины. Не удивительно, что настал момент, когда маме Зине очень захотелось иметь сына – будущего наследника семейного бизнеса, и братика для дочки. Мысль о том, чтобы биологическим отцом наследника может стать снова Родослав Муромский показалась Зинаиде естественной и разумной…
Глава 7. Суд – продолжение.
Прочитав внимательнейшим образом текст одного из контрактов на оплодотворение, и, отметив для себя отточенность формулировок многих пунктов, свидетельствующих о несомненном участии в этом консультанта – юриста, судья продолжила механически перелистывать страницу за страницей, не вникая уже в неизменную содержательную часть контрактов, а лишь задерживая взгляд на именах и фамилиях женщин, поименованных в них «роженицами»; и в душе у неё в эти минуты творилось невообразимое смешение чувств и распря взаимоисключающих умозаключений, напитанных соками противоречивых эмоций. «Каков же негодяй этот Муромский! Ну и хлюст! Просто какой – то циничный ловелас! – Была самая первая оценка судьёй ответчика. – Подожди, что ты так сразу клеймишь человека не разобравшись. Ведь, никого из всех этих «рожениц» он не неволил, не обманывал, не принуждал к сожительству. По сути, каждая из них просила его о такой необычной услуге. Нет сейчас я не в состоянии подойти к делу объективно с холодной головой. Надо успокоиться и хорошенько подумать. Пока же полезно будет всё – таки послушать ответчика.»
– Господин Муромский хотелось бы услышать от вас комментарии относительно представленных суду документов. Вы хотя бы отдавали себе отчёт в том, что эти контракты могут стать доказательствами вашей сомнительной с точек зрения закона и морали деятельности? Суд слушает вас.
– Ваша Честь, чтобы ответить на ваш вопрос мне придётся начать издалека. Тридцать лет назад жизнь моя была наполнена обычными для молодого парня вещами: учёбой, работой, спортом, естественно девушками – не более того. Но неожиданно, в результате генетических исследований, в которых я принимал участие в качестве добровольца, выяснилось, что природа наделила меня уникальной наследственностью без каких – либо даже малейших отклонений от эталонного генотипа, встречающейся у наших современников, не чаще, чем у одного человека на десять миллионов. В то время я встретил женщину – генетика кандидата биологических наук, убедившую меня в том, что в условиях всё увеличивающейся частоты наследственных заболеваний, как следствия процесса генетического вырождения людей в цивилизованных странах, такие носители уникальной наследственности, как я, не вправе распоряжаться ей заурядно, то есть жениться и оставить двух – трёх здоровых наследников, а напротив обязаны отказаться от семьи с её неизбежными семейными ограничениями и посвятить себя миссии оздоровления народа посредством оплодотворения максимально возможно большего количества женщин, желающих иметь здорового ребёнка, но не имеющих возможности по тем, или иным причинам забеременеть. Другими словами – я должен был стать оплодотворителем. Разумеется, у меня, конечно, были сомнения в законности подобной социальной миссии и в её возможности с точки зрения различных рисков лично для меня в роли оплодотворителя. Именно в силу сомнений подобного рода, мне пришлось прибегнуть к помощи компетентного юриста, благодаря которому появилась идея контракта на оплодотворение. Им же были сформулированы все его основные положения; и главными принципиальными, при этом стали положения, подчёркивающие добровольность контрактантов и отказ от каких бы – то ни было прав по отношению к друг – другу, вытекающих из факта рождения ребёнка, а также моих, как биологического отца, обязанностей, а равно и прав в отношении родившихся биологических детей. И прошу заметить, Ваша Честь: никому из тысячи шестисот семидесяти семи женщин, родивших от меня своих долгожданных наследников, кроме госпожи Суэтиной, не пришло в голову в суде оспаривать положения, подписанных ими в ясном уме и твёрдой памяти, контрактов на оплодотворение. Тем не менее, независимо от контрактной защищённости этой моей специфической социальной деятельности, я временами задавался вопросом: а нет ли в ней, всё – таки, чего – то, пусть не криминального, а дурного по человеческой мерке; и, отвечая самому себе, по большому счёту, ничего дурного не находил. Ведь, в стремлении к материнству нет ничего зазорного. И если уж не судьба женщине родить от мужа, то можно ли её упрекнуть за необходимую временную связь с мужчиной с заведомо здоровой наследственностью, то есть с оплодотворителем. Нет, Ваша Честь, ничего плохого в своей миссии я не находил. Женщины, вступавшие со мной в контрактные отношения, получали от меня всё, что предусматривает контракт и, прежде всего – желаемую беременность. А вот мне – оплодотворителю, ответственно относящемуся к своим генам, как к ценности, способной оздоровить генофонд, пришлось отказаться от многого. Вы, может быть, не поверите, но на протяжении последних тридцати лет: я не выкурил ни одной сигареты; не позволил себе и капли алкоголя; не допускал никогда излишеств в еде, дабы не потучнеть и поддерживать на достаточно высоком уровне свои физиологические кондиции. Самое же главное из всего того, от чего мне пришлось отказаться – это собственная семья и не биологические, а свои настоящие дети. Надеюсь у меня получилось хотя бы немного оздоровить генофонд и сделать немало женщин чуть счастливее, а мне, судя по всему, придётся свой век так и доживать – в одиночестве. Это весь мой комментарий, Ваша Честь. Мне больше нечего сказать.»