***
Совместная жизнь Гессеров продолжалась, но теперь это была уже другая жизнь – по-прежнему наполненная поиском научных истин, духовностью в разнообразии её проявлений, но теперь в ней появились многие новые непростые нелёгкие физически и морально, заботы. Главным же, что отличало эту жизнь от той первоначальной стало отсутствие в ней телесной плотской близости между супругами. Платонические отношения как бы рисовали картины в стиле импрессионизма с их светлыми, но почти бесцветными тонами, зыбкими нечёткими контурами, сливающимися с воздухом силуэтами. В такой живописи нет места ярким насыщенным цветом краскам и глубоким контрастам, рождаемым страстью!
Всё чаще Вика стала задумываться о смыслах жизни, о чувстве долга и свободе личности, о воли Бога и воли человека, коей его и наделил Создатель. Размышляя сама с собой, она пыталась найти ответы на сложнейшие религиозно-этические вопросы, оставшиеся, в сущности, безответными в многовековых диспутах маститых философов, теологов, моралистов. Однажды мысленные зигзаги привычного к анализу ума молодого учёного-генетика привели к рассуждению о соотношениях разума, совести и инстинктов:
«…Пожалуй, надо признать инстинкт продолжения рода, если и не превосходящим, то, по крайней мере, равносильным инстинкту самосохранения. Ведь даже в животном мире предостаточно примеров жертвенного поведения родителей ради спасения своего потомства, не говоря уже о людях. Редко какая мать будет спасаться сама, если её ребёнку угрожает опасность, да и среди отцов всегда было немало способных к самопожертвованию ради детей. Обратных примеров тоже, разумеется можно найти не мало! Что же из этого следует? А следует то, что влечение к противоположенному полу, или могучий зов инстинкта, по замыслу Творца, есть Его напоминание-призыв к исполнению природного долга –бесконечному продлению жизни, как главного Божественного творения. И как поступить мне, конкретному человеку в конкретных обстоятельствах, исходя из всех этих предопределений? Люблю ли я сейчас Эдуарда? Если быть предельно честной перед собой, то не знаю. Раньше до того, как произошла трагедия и после неё, пока была ещё надежда на исцеление несомненно любила. Но что это значит «любила» не в романтическом смысле, а с научной точки зрения? Да, вопрос – конечно любопытный, но при научном, и, следовательно, неизбежно циничном подходе – отнюдь не сложный. Любить мужчину это означает отдавать ему сексуальное предпочтение в реализации инстинкта продолжения рода. Иными словами, у созревшей для материнства женщины на подсознательном уровне происходит селективный выбор того мужчины, гены которого обеспечат рождение здоровых, способных к выживанию детей. При благополучном завершении этой селекции женщина обретает состояние влюблённости.
Какой же вывод можно и нужно сделать из вот такой формулы любви?» – задала себе завершающий беспощадно-неизбежный вопрос Вика, но с ответом на него медлила. Сейчас состояние Виктории было таким, будто предстояло выслушать вердикт присяжных заседателей в суде, рассматривающем её уголовное дело. Сердце билось учащённо, кровь прилила к лицу, покрыв его нездоровом румянцем. Наконец, взяв себя в руки, она решилась на ответ: «Что ж, если исходить из того, что мои мысли выстроились в логическую последовательность и не противоречат основам науки, то необходимо признать: любви к Эдуарду больше нет. Её не может быть по единственной, но исчерпывающей причине – он не сможет стать отцом моего ребёнка. Любовь замещена другими чувствами: жалостью, угрызениями совести, дружеским расположением, наконец уважением, удерживающими в своей совокупности от разрыва уз супружества, но достаточными для сохранения лишь человеческой близости.»
Произнеся мысленно слова неутешительного смертельно бьющего прямо в сердце вывода из сформулированного учёным-генетиком научного определения сущности любви между мужчиной и женщиной, Виктория Гессер парадоксальным образом почувствовала душевное облегчение. По крайней мере ей так показалось, хотя на самом деле, возможно, за облегчение она приняла вдруг образовавшуюся в душе пустоту.
***
Эдуард Николаевич, несмотря на полную социальную реабилитацию своего статуса в науке в целом и, в частности, в «НИИГиГ», уже не мог ощущать себя счастливым человеком. Как ни странно, он очень сожалел, что связал свою судьбу с молодой цветущей женщиной до этой страшной аварии. Теперь факт супружества приносил ему смешанные чувства, словно в мозаике, не лишенной в своём цветовом сумбуре с преобладанием синего и фиолетового, перемежаемого красным и чёрным, какой-то мрачной гармонии. Эта мозаика отражала многогранность отношений к жене и к себе самому: здесь была его благодарность Вике за её долгую веру в чудесное выздоровление, и за упорство, с каким она претворяла в жизнь все свои задуманные планы лечения, один за другим, не отчаиваясь при очередной неудаче и, внушая ему необходимость не терять надежды в то время, когда он ей говорил о бесполезности, напрасности всех усилий и о том, что надо смириться с участью инвалида; здесь же были неотступно давящее осознание своей половой несостоятельности и произрастающие из этого печального обстоятельства ревность, подозрения в неверности жены, а занимающими значительную часть чувственной мозаики тонами синего давали о себе знать тоска и обида за случившуюся с ним непоправимую беду.