Игнис и Алаи прошли дальше по тропинке, умостились прямо на траве под наклонившейся к воде яблоней и обнялись.
Неожиданно приняв решение, Игнис повернулся к спутнице. Вытянув из кармана подарок, он протянул его Алаи. В лучах полуденного солнца блеснул кулон с синим сапфиром. Камень был искусно выточен в форме капельки, и, казалось, именно этот образ более всего подходит Алаи. Мысленно, а иногда и вслух, он её так и называл, Капелькой.
Алаи улыбнулась и позволила надеть украшение себе на шею.
- Спасибо.
- Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Я знаю, твой отец не сильно жалует военных, но... - прочитав ответ в лазурных глазах Алаи, он привлёк её к себе, и губы их встретились. Она с готовностью отозвалась на поцелуй, зарывшись пальцами в его тёмно-русые волосы.
Нежные губы её превратили время в нечто незначительное, подчиняющееся их нуждам. Страсть сжигала Игниса, и сам себе он казался сейчас чистым творением огня. Раз за разом доходя до высшей точки блаженства, он начинал ощущать ещё большее желание, и всё повторялось снова. Стоны срывались с губ Алаи, но кроме того, с ним говорили её волосы, глаза, губы, плечи - всё её тело. Она реагировала на каждое его движение, на каждый порыв, отдавая всю себя и взамен набираясь его тепла, его сил. Запал их длился до тех пор, пока не иссяк окончательно, и солнцу позволили возобновить движение по небу.
Опьянев от обуревающих её чувств, Алаи опустила голову Игнису на колени. Вскоре дыхание её выровнялось, и она задремала.
Неторопливо перебирая её чёрные локоны, Игнис посмотрел на спящую Капельку. Наступило как раз то мгновение, когда молодая женщина всецело погружается в сон, и на лице её появляется выражение, присущее всем прекрасным созданиям, живущим и ещё не рождённым.
Кожа Алаи едва различимо благоухала жасмином и излучала тепло. Частички этого доставались и ему. Возможно, именно они не дают ему превратиться в безликое подобие человека. Подающего большие надежды воина Оплота, но безгранично пустого, с изъяном внутри. Именно в её бездонных глазах он находил отражение всего лучшего, что есть в нём самом. Выходит, как раз этим она и близка ему по-особенному, невыразимо, всемерно.
Впервые у его жизни появился след.
Справа на тропинке зашуршали ветки, и среди белых соцветий яблонь показалась Тинали. Будучи полной противоположностью сестре, она отличалась живостью характера и благодаря броской внешности неизменно приковывала к себе взоры большинства мужчин. Огненно-каштановые волосы дополнялись смеющимися глазами. Полные губы сулили мужскому воображению море наслаждения, а пышная грудь и крепкие бёдра только усиливали первоначальное впечатление. Саму же себя она любила называть Искоркой.
Она приблизилась и опустилась на землю, придержав руками подол юбки:
- Вот вы где. Так и знала, что найду вас здесь. Ты чего прячешься? Тебя командир мечников везде разыскивает.
Крякнув от разочарования, Игнис поднялся.
- Я постараюсь вырваться как можно раньше, - он поцеловал Алаи на прощание и заспешил по тропике назад к городу.
Тинали проводила его долгим взглядом, затем повернулась к Алаи.
- Я смотрю, вы уже не просто целуетесь... А это что? - она протянула руку к кулону-капельке на шее сестры.
Алаи мягко улыбнулась:
- Я стану его женой.
- Да что ты?! Так быстро? И отец тебе разрешил?
- Мне двадцать шесть лет. Я не нуждаюсь в его разрешении.
Внезапный смех Тинали прозвучал как пощёчина:
- Ой, сестрица, как мало ты разбираешься в жизни. Мужчины - неверные создания. Они могут долго рассказывать о любви и преданности, но на уме у них только удовольствия.
- Ты его мало знаешь.
- Я знаю мужчин. Помнишь того сына ростовщика из Рекина? Он тоже обещал на тебе жениться. И отцу он нравился. А что в итоге? Появилась смазливая вертихвостка, и он бросил тебя и умчался за ней.
Алаи потупила взор, щёки её пылали, а пальцы торопливо перебирали края платья.
- Он другой. Он любит меня, а я его. Я устала быть одна. Отцу придётся смириться.
Тинали накрыла рукой ладонь сестры:
- Я желаю тебе только счастья. Люди врут, но Оплот не может врать. Подобное тянется к подобному. Он пылающий огонь. На что ему твоя вялая вода? Я со своим запалом его скорее увлеку, чем ты.
Алаи подняла глаза к цветущей яблоне над головой и тяжело вздохнула. Слова сестры таки зародили в ней сомнение.
Глава 10
Еретикам - смерть. Сомневающимся - принуждение.
"Помоги мне, Равноединый!" - мысленно молил Глас Ордена. Ноги его почти не слушались, с лысого черепа катился пот, заливал глаза, а до обители было ещё далеко. Захлёбываясь кашлем, он сплюнул в грязь красную от вина слюну. Колени тряслись, руки дрожали, бежать стало невыносимо тяжело, и он из последних сил плёлся по улице, часто оглядываясь.
Он там, Глас точно знал, что этот негодяй следует за ним по пятам. Кара Равноединого! В каких кварталах он вообще оказался?! Как его сюда занесло?! Где люди?! Где эти гнусные создания?! Да, поздно, конечно, но не один он слоняется по трактирам в такое время. Разве он не может спокойно выпить и отдохнуть от трудов праведных? Если бы ему не запрещали вкушать дары Равноединого в обители, он бы никуда не ходил. Проклятые завистники!
Вечерний сумрак поглощал блёклые сгустки света, пробивающиеся из мутных от гари и копоти окон. Убогие халупы обступали несчастного с двух сторон, одним своим видом давя на затуманенное сознание. Гласа повело в сторону, он врезался плечом в угол дома, в лицо посыпались мелкие кусочки штукатурки и пыль. Он часто заморгал, силясь очистить глаза, затем три раза стукну себя кулаком по лысой черепушке. Сознание немного прояснилось, и он потащился дальше, моля Равноединого дать ему чуточку сил.
Глас периодически врезался то в одну стену, то в другую, пару раз налетал прямо на окна, отчего стёкла противно дребезжали. Перед взором стояла мутная пелена, скрывающая от него жалкие крохи вечернего (или уже ночь?) света.
Где его Длань?! Где эти безмозглые дармоеды?! Разве он велел им ехать без него? Ах да, они должны ждать его за городом. А куда потом? Неважно, пока - в обитель. Где обитель?! Куда они её дели?! Почему так темно?!
Глас споткнулся о рытвину и рухнул на землю, чудом не размозжив себе голову об очередной угол дома. Плюясь и отдуваясь, он встал на четвереньки и увидел идущего навстречу человека. Одеждой юноша походил на слугу и выглядел крепким, а главное - трезвым.
- Эй, сюда! - прохрипел Глас. - Сюда давай!
Слуга в пять шагов оказался подле служителя Равноединого и помог ему встать:
- Ай-яй-яй, зачем же так много пить?
Глас дохнул в лицо спасителя винным перегаром:
- А ну-ка, бездельник, помоги мне дойти до обители. Денег дам.
- Конечно, - улыбнулся юноша. В руках его появилась короткая дубинка, и мир в сознании Гласа пожрала тьма.
Вонь! Нестерпимая, непередаваемая, всепроникающая, приставучая, надоедливая, вездесущая вонь! Как можно привыкнуть к такому?! Долгие годы Еншая года Суда ходил этой дорогой по Низине и всё равно не мог понять, как люди, живущие здесь, привыкают к смраду. За столетия выделки и дубления кож даже брусчатка и стены домов успели пропитаться "благоуханием".
Возможно кто-то и считает Низину неблагопристойным районом ввиду отдалённости от Первого холма и засилья бедняков, попрошаек и мелких бандитов, но это всё не главные причины. Здравомыслящие жители Паноя не селятся здесь именно из-за назойливой вонищи. Обитать тут могут только те, кто этот смрад создаёт: работники дубилен, кожевники, раздельщики мяса. Для них он родной - они привыкли, сжились.