- Да... вам понравилось? - рассеянно спросила Алина, не понимая, что к чему.
- Конечно, конечно. Но все дело даже не в том, что мне понравилось. Я поняла, о чем вы говорили.
- Что вы этим хотите сказать?
- Дело в том, что я ещё раз проверила все ваши анализы. Ошибки быть не могло. Вы действительно были неизлечимо больны. Чудес не бывает. А с вами оно произошло, хотя вы не делали ни химиотерапию, не облучались, отказались от операции. Впрочем, операция вам бы не помогла, если уж говорить совсем честно. Но в результате, у меня на руках анализы совершенно здорового человека. Вы понимаете, что это значит?
- Что? Их перепутали?
- Да нет. Это невозможно. Это вам не анализы крови, или мочи, когда можно перепутать баночки. Все дело в том, что вы абсолютно правы.
- То есть - в чем я права?
- По поводу парашютов.
- Причем здесь парашюты?
- Вы пережили стресс. Об этом вы мне и говорили в последний раз на приеме, предлагая скидывать больных с парашюта ещё сонными.
- Это я так... Я не знаю, что мне помогло.
- Я вас умоляю, признайтесь - вы испытывали стресс, сильный стресс, за этот год?
- Естественно. Я же продолжала работать журналистом.
- Вас посылали в горячие точки? Вы были в Чечне?
- Нет.
- Неужели только прыжок с парашютом так подействовал на вас.
- Да забудьте вы про этот прыжок. Я сказала не подумав.
- Но вы сказали правду! В медицинских периодических изданиях время от времени мелькают странные сообщения о том, что люди пережившие стресс... К примеру, больные раком, случалось, даже поздней стадии, попадали в центр катаклизмов... Предложим, случалось землетрясение, пожары, но это не так, поскольку не настолько длительно, наводнения... И что же...
- И что же...
- После они замечали, что болей нет.
- И оказывалось, что рака нет, как у меня. Похоже.
- Но подобные сообщения в нашей специальной прессе слишком редки. Хотя поступают давно.
- Да. Я вижу, что в этом есть своя правда. Но люди христианской культуры, хотя и превозносят страдания превыше всего, никогда не признают этого. Хотя фактов, кажется, действительно хватает. Вот Шлиман, тот, который открыл Трою, болел в юности неизлечимой формой туберкулеза, а быть может и раком легких, но попал в кораблекрушение, долго ждал помощи в ледяной воде. И что в результате - чахотки - как ни бывало! Кажется, он с тех пор вообще не болел.
- Ой, да что там, какой-то мифический Шлиман! У меня тут ещё один реальный случай произошел. Был у нас больной. Мы думали - уж умер. А тут встречаю на улице - хромает. Он, узнав что у него злокачественная опухоль, не подлежащая хирургическому вмешательству, отправился наемным солдатом в Чечню, чтобы хоть какие-то деньги оставить после себя семье. И вы представляете - уже три года как вернулся. Ранили его конечно там. Ногу потерял. А мы его карточку уже в архив отправили, как быть может умершего. Но живой! Живой! И о своей болезни ничего слышать не хочет! Я уговорила его провериться. Сейчас у меня на руках его анализы. Чисто, как у вас.
- Так может быть всех в виде лечения отправлять на войну? - черным юмором отозвалась Алина.
- Когда бы эти отдельные случаи были собраны воедино... - вздохнула врач, - Да тогда никто бы не принял официальным такой способ лечения. Все-таки, согласитесь, он слишком немилосерден. Еще известный мне случай из первых уст: шахтер. Саркома легкого последней степени. Из последних сил тащится в шахту. Обвал. Их откапывали неделю. Когда его нашли - кожа да кости! Просто живой скелет. Но болезни, как и не бывало!
- Я не понимаю, зачем вы мне все это рассказываете? Вы хотите, чтобы я написала об этом статью?
- Упаси вас бог! Алина! Можно я вас буду так, без отчества?.. Вас обвинят в черти чем! Я обращаюсь к вам с личной просьбой. Мой муж болен соответственно моей специальности. Он ещё не в той стадии, чтобы не передвигаться. Но эта депрессия! Он ничего не хочет. Он, крупный бизнесмен, вяло доделывает дела и лежит. Он все время лежит, даже газет не читает. Смотрит в потолок и иногда капризничает...
- Я тоже так смотрела.
- Надеюсь, теперь вы меня понимаете?
- Но чем я могу вам помочь?!
- Во-первых - тем, что не откажите мне в моей просьбе. Я знаю, что она исполнима. Деньги у нас в семье есть. Посчитайте сколько нужно, чтобы выполнить её. Плюс вам гонорар лично от меня в размере десяти тысяч. Я понимаю, что это не много, по сравнению с операциями на западе... Умоляю. Я заплачу вам сразу после результата... Нет. Чтобы вы решились - первую половину сейчас же. Плюс все расходы беру на себя. Если не получиться - вам не придется отдавать эти пять тысяч. Вы же будете стараться. У вас есть знакомства. Возьмите, пожалуйста, во имя спасения жизни человека, на прокат вертолет. Еще нужен инструктор...
- Ах, вот вы о чем. Но... Если честно говорить, я не думаю, что одного прыжка достаточно. Должна идти долгая борьба за жизнь.
- Продумайте. Продумайте все сами. Я заплачу. Я оплачу все. Только помогите.
- Но если у человека лопнет сердце от страха?
- Если говорить откровенно, это будет не такая мучительная смерть. Он иначе все равно умрет.
- Но вы же посадите меня за издевательство, доведшее человека до смерти.
- Я вам дам все расписки. Мы продумаем такую форму, что никто не догадается - что же на самом деле произошло.
- Но я не способна... - ошарашено выдавила из себя Алина. - Я не способна на жестокость.
Голос врача, голос женщины, жены, вдруг резко изменился - она заплакала, но продолжала говорить сквозь слезы:
- Кто знает, что на самом деле жестоко, а что нет. Хирургические операции, которые не спасают и увеличивают мучение, это не жестоко? А гладить человека по головке, улыбаться ему, говорить, что все хорошо, когда все ужасно - это не жестоко? Я не могу жить и каждый день и ожидать, когда его начнут мучить боли. Помогите! Я умоляю вас!..
"Отдайте ребенка в интернат, все равно ему потом жить в детском доме" - вспомнила Алина, как эта же врач менторским голосом отвечала, словно отрезала безнадежно больной.
- Я сделаю все, что в моих силах.
Встревоженная таким нелегким обязательством Алина почувствовала, что ей надо выполнить его. Но как - это было для неё неизвестно. Она включила в себе того маленького человечка у истока рога для лекарственных трав и пошла, шла и шла по ночному городу, но ни что, никакая улица, ни знакомые площади ни перекрестки не вызывали у неё желания остановиться. Измотанная в конец, чувствуя, что просто хочет лечь и спать, спать. Алина нащупала в кармане жетон. С удивительной ясностью вспомнились цифры телефона, который она никогда и не помнила вроде бы наизусть. Это был телефон Надежды. Той самой Надежды - в шрамах.
ГЛАВА 17.
- Когда я увидела тебя в первый раз в Онкологическом центре, я знала, что ты не умрешь. - Спокойно говорила Надежда, сидя перед Алиной в морской тельняшке за кухонным столом, оголенная столешница которого была покрыта несмываемыми пятнами, прожжена брошенными мимо пепельницы сигаретами. Впрочем, такой вид стола нисколько не смущал обеих.
- Почему? - спросила Алина. Она очень устала за сегодняшний день, а ещё это долгий пересказ Надежде о том, что хочет от неё врач-онколог, вконец измотал её. Впрочем, ей показалось, что Надежда, слушавшая её внимательно и долго не перебивая, все поняла с первых слов и была готова помочь ей.
- Потому. Я не различаю людей по лицам, но по свету исходящему... Ты была так удивлена. Да. Ты всю жизнь подавлялась обстоятельствами, характерами других... но те, что тебя окружали, излучали короткие лучи света. А ты - долгие. Ты не разучилась удивляться. Понимаешь?
- Нет. - Рассеяно ответила Алина. - Ты про ауры?
- Не ауры. Есть нечто большее. А ладно. Ты так сейчас растеряна из-за страха собственной слабости так, что ничего не замечаешь. А ведь слабости в тебе нет. Есть жалость, нежность, трепетное отношение ко всему живому, но не слабость.