— Готов, — пожал я плечами.
— Положи руку в отверстие. Ты, Егор. Готов ли взять в ученики Владимира?
— Готов, — кивнул Егор и положил руку в отверстие со своей стороны.
— Ты, Владимир, принимаешь ли Егора своим Мастером?
— Принимаю.
Руку обожгло болью. Я инстинктивно тут же её выдернул и поднёс к глазам.
Боль быстро утихла. А на тыльной стороной ладони отпечаталась выжженная падающая звезда. Маленькая; издалека — как будто сажей мазнуло.
— Ну, вот ты и один из нас! — провозгласил Прохор. — Ополченец-ученик, одна звезда.
Я продолжал рассматривать метку. Потом перевёл взгляд на руку Прохора, у которого таких звёзд было — семь. На руке Егора я ничего не увидел. Его ладонь была затянута в перчатку с обрезанными пальцами.
— Так это что, потом постоянно руку в пень пихать? — не удержался я от скепсиса.
Прохор и Егор заржали.
— Нет, — пояснил Егор, который теперь официально стал моим наставником. — Новые метки сами появляются. И вот тебе, кстати, маленькая мудрость: заведи перчатку, как у меня. Чтобы каждый встречный-поперечный не знал про тебя сразу всё. Чем люди меньше знают, тем лучше.
— И то верно, — согласился Прохор. — А на меня не смотри, я спал просто. Да и здесь свои все. — С этими словами Прохор достал из-за пазухи перчатку и натянул на руку. — А так — да, лучше не светить почём зря. Твари — они, знаешь, тоже не дурные. Особенно высокоуровневые. Пусть лучше недооценивают тебя — они, падлы, заносчивые.
Сложно, на мой взгляд, недооценить охотника с единственной меткой на руке. Но я не сомневался, что скоро это дело поправлю.
— Ну, к деньгам. — Прохор погонял пальцем по столу одну из моих косточек. — Три штуки твоих, Владимир, Ополченец-ученик. То есть, три серебряных рубля.
Понять, много это или мало, мне пока было не по силам. Крестьяне, у которых я жил, обитали в такой жопе, что жили преимущественно бартером и натуральным хозяйством. Платить было особо некому, вот и в разговорах деньги не возникали. Поэтому я просто кивнул. Сгрёб со стола три монеты и бросил их в свой мешок. Егор забрал десять.
— Идём? — посмотрел я на Егора. — Назад, до места подкинешь?
— Погоди! — вспомнил Прохор. — Ты грамотный, Владимир?
— Да.
— Тогда вот тебе подспорье.
Подспорьем оказалась книга, которую Прохор взял с полки. Деревянный переплёт, криво нарезанные листы. А на обложке — падающая звезда.
— Откроется только под рукой кого-то из нашего ордена, — пояснил Прохор. — Здесь — всё, что мы знаем. Толкования рангов, известные знаки, про тварей тоже прочтёшь. Слова попадаются мудрёные, запоминать много нужно. На год тебе учёбы хватит. А потом, как подучишься, можно и за охоту браться потихоньку.
Так-то я кивнул, но мысленно фыркнул. Прохор, видимо, посчитал меня безграмотным крестьянином. Слова мудрёные, ишь ты! Конечно, местная азбука была малость непривычной, но я таки обладал фотографической памятью. Год сидеть над одной книжкой? Ха! Через год я три своих напишу.
В мешок книга еле влезла, здоровенная оказалась. Попрощавшись с Прохором, мы вышли из оплота и остановились на пороге. Дверь за нами закрылась.
— Ну и что, пойдёшь теперь усадьбу Давыдова искать? — спросил Егор.
— Пойду, — кивнул я. — До деревни докинешь?
— Да, Знак я там оставил. Где искать-то тебя потом?
— Это через год, что ли? — Я фыркнул. — Приходи завтра-послезавтра в усадьбу, поговорим. На охоту сходим.
— Владимир, — вздохнул Егор. — В первый раз тебе повезло. Но не думай, что всегда так будет. Охота — это тебе не развлечение.
— Ну, знаешь, если так к делу относиться — к тридцати годам выгорание и антидепрессанты гарантированы.
— Что?
— Что?
Мы посмотрели друг на друга. Но тут наша беседа оборвалась сначала звонким ударом хлыста, а потом громким визгом. Я перевёл взгляд на дорогу и увидел пренеприятнейшую картину.
Глава 4
По дороге бежала девушка. Местная, деревенская, судя по одежде. А за ней гнался, пошатываясь, не первой трезвости хмырь. И вот этот хмырь был одет солидно. Мне особенно понравились новёхонькие сапоги из кожи.
Возраста хмырь был моего, но тяжелее килограмм на двадцать, и килограммы эти ушли отнюдь не в мышцы. Во всяком случае, судя по тому, как он перекладывал кнут из одной руки в другую — устал, бедняжка.