Командир будто даже обрадовался дурным новостям.
– А мне, бля, – рассказывал он, пересыпая речь час- тым, хрустким как летний огурец, матом, – из Киева вот только звонили, предупреждали: “К вам выехала первая группа «правосеков», не пропустите!” Даже район назвали, где, ёпт. И точно! Ваш район. И фотографии выслали. Троих. Ты их видел?
– Нет.
Командир открыл на экране три фотографии.
– Гляди! – велел.
Обычные славянские лица. Разве что слишком сильно развиты челюсти. Впрочем, и Лютик, скорей всего, выглядит на фотографиях так же.
– Минуту, Командир, – попросил Лесенцов; сфотографировал каждую физиономию по отдельности и без комментариев выслал Лютику.
– И мента этого мы знаем, пидараса, – продолжал Командир. – Который на “Ауди”. Он вон даже и не боится, бля. Перебить бы их, сук, в одну ночь, сразу…
Тренькнуло входящее на айфон Лесенцова. Лютик прислал одну из фотографий обратно и приписал: “Он”.
– Он, – Лесенцов ткнул пальцем в одного из на экране ноута. – Лютик подтвердил.
Командир посмотрел внимательно в экран, и спокойно сказал:
– Надо прибрать. Думаю, их на завтрашнюю нашу демонстрацию и заслали. Если завтра утром они выйдут на “работу” – без крови не обойдётся. Понял? Их рассадят по крышам – и они народу здесь настреляют – охереть. Надо, чтоб они не вышли из квартиры вообще… Сделаешь?
Лесенцов кивнул, но сразу спросил:
– Мне ещё один человек нужен.
– Да. Сейчас. У меня как раз тут есть… не местный. Из Славянска вышел. Дак позывной. Хороший. Из российских контрактников. У своей тётки отдыхал в деревне под Славянском, и, когда началось, сразу ушёл в ополчение. У нас оказалось интересней, чем в российской армии. Двадцать два года, но, говорю, дельный. Пулемётчик. Вертолёт сбили позавчера, слышал?.. Вот он. Ему бы обратно сегодня в Славянск, но задержим на ночь. Завтра отправим. Или послезавтра… Какая там квартира, уже знаешь – планировка?
Лесенцов взял листочек, карандаш и нарисовал план квартиры, одновременно негромко объясняя, как собирается заходить и прочие подробности.
Командир больше кивал, но раз-другой дал дельные подсказки.
– Надо успеть до прихода патруля, – сказал напоследок. – Лучше, если б этот патруль вообще не вызывали, – но, да, не передушишь же их там, в квартире.
– Не передушишь, – согласился Лесенцов. – Уж как получится.
– Милицию не перестреляйте, – сказал Командир. – Обозлятся. И так уже…
– Не будем, – сказал Лесенцов. – Если только она нас. Нельзя ментов предупредить?
– Их предупредишь, – скривился Командир. – Тут же всю эту мразь из квартиры вывезут, и переселят под тройную охрану. Где-нибудь на генеральской даче.
– И то правда, – покивал Лесенцов. – Где наш, как его… Дак? Пора нам, думаю.
– Сейчас приведу, отсыпается…
– Я жду в машине тогда, – сказал Лесенцов.
У него кружилась голова: комната, где они сидели, была маленькой, без окон, а Командир нещадно курил.
Лесенцов забрал со стола листок с планом квартиры, вышел на улицу и медленно, словно оберегая себя от резких движений, сел в “паджерик”.
Включил зажигание, и, ещё не заводя машину, открыл окна.
Только посмотрев на лобовуху, заметил, что накрапывает дождик.
Выставил руку на улицу.
Да, дождик.
В ста метрах раздались несколько одиночных выстрелов, но никакого продолжения не последовало: ни криков, ни шагов…
Местные люди начинали привыкать к стрельбе.
Лесенцов снова неспешно перебирал всё то, о чём сейчас никак не следовало забыть.
Оружие у него имелось: стояло в одёжном шкафу, прямо при входе, в квартире, которую снимал.
Ополченцы и всякие прочие митингующие уже ходили по улицам вооружёнными: милиция к ним чаще всего даже не приближалась; но на телефонные вызовы всё равно обязана была являться – а дальше действовала по обстоятельствам.
Милиция чувствовала себя усталой и раздражённой: их ещё не распустили, но убить на улицах уже могли – и такое несколько раз случалось. Уголовные дела по факту убийств возбуждали, но расследования пока не велись.
…распахнулась дверь особняка, где жил Командир, и появился, видимо, тот самый Дак.
Он был в гражданке: джинсы, рубашка, дорогая, великоватая ему, кожанка.
“Командир подарил только что”, – догадался Лесенцов и завёл машину.
Работник при доме Командира – в старом комке и с “калашом”, – открыл механические ворота.
Усевшись в “паджерик”, Дак сразу, с мягкой улыбкой, представился.
Он мог бы показаться даже смазливым, но у него отсутствовал передний зуб. Это его, впрочем, не слишком портило. Рука Дака была очень крепкой, грубой, со въевшейся чернотой: смазка оружия, земля, гарь.