Александр Николаевич тоже назвался, отметив про себя, что к его благопристойному «Обигану» примешалась струя чего-то армейского, мужланского, некомильфотного. «Испортит он мне обедню», — мелькнула ленивая мысль.
— Изволите следовать в столицу? — осведомился с профессиональной любознательностью Лирин.
— Нет, до Екатеринбурга.
— Ах так? Я тоже. Устал. Надо встряхнуться. — В голосе его послышалось наигранное молодечество. — По делам службы вынуждены путешествовать?
— Н-нет, почти нет, — отозвался Осколов. — Торговая сделка. Осталось только подписать бумаги, так что есть повод побывать в столице Урала, которую я люблю. А вы, кажется, действительно по делам службы?
Жандарм вздохнул, вытирая лицо не вполне чистым платком.
— Сопровождал-с! — с отвращением признался он. — Измерзся, знаете, пока упек.
Он силился быть ироничным, но тоска и усталость прорывались в голосе.
— Надоело!
Он округлил припухшие глаза застарелого пьяницы.
«Пожалуй, надо ему немножко дать». Александр Николаевич достал фляжку с коньяком.
— Для сугреву? — спросил он, подражая простонародью.
Жандарм захмелел мгновенно.
— Удачную сделку изволили заключить? — развязно поинтересовался он.
Александр Николаевич пожал плечами:
— Товарищество прикупило участок. Я же только управляющий одного из приисков.
Развязность жандарма сменилась завистливой почтительностью.
— Золото?
— М-м… возможно… предстоят еще детальные разведки.
— Да-с, — мечтательно затуманился жандарм. — Самое надежное дело в наше неспокойное время. Верите ли, больше десяти лет какой-то коловорот. Масса работы. Черт знает откуда что берется. Как у бабы тесто из квашни. Она его — туда, а оно прет.
Он осекся. Молча выпили еще.
— Я вижу, вы далеки от всего этого. Хотя прииски… прииски!.. там тоже нужен глаз да глаз. Шалят, а?
Жандарм захохотал, впрочем, несколько ненатурально.
— Я сам в принципе, может быть, не создан для этого. — Он мельком кивнул на свою шинель. — Может быть, мое призвание тоже коммерция или даже поэзия… Но должен же кто-то делать и эту работу. Долг!.. — прервал он сам себя. — Что вы все молчите?
— Знаете, — неожиданно сказал Александр Николаевич, — в вашей деятельности есть совершенно парадоксальный момент.
— То есть? — не понял ротмистр.
— Образно говоря, вы развозите горячие уголья по России.
Несколько мгновений жандарм молчал, потом разразился хохотом.
— Может быть, может быть. Иркутские поселения, Вятские, ох! — он погрозил пальцем. — Я понимаю вашу мысль. Но, дорогой мой, взгляните за окно. Сон, Азия. Какие уголья? Да, мы растаскиваем костры и растаптываем. Так! Но где та сила, которая раздует? Знаете, где она? В эмиграции. За линией фронта, в Европах обретается. А без головки — это только копошение-с… Противное, надоедливое. Но — справляемся. Да бросим эту материю! Я люблю психологию. Я физиогномист, — лукаво похвастался Лирин.
— Немудрено, — усмехнулся Александр Николаевич.
— Вот вы, например, человек замкнутый. Вы женаты?
— Нет.
— Я так и думал. Вы замкнуты и кажетесь уверенным, но есть в вас какая-то внутренняя слабина, — рассказывал ему жандарм.
— Вот как? — опять усмехнулся Александр Николаевич.
— Да-да, не смейтесь. Когда-нибудь она себя окажет. Предсказываю вам.
— Из чего вы это выводите?
— Интуиция… — таинственно прошептал Лирин, уставясь в глаза Александру Николаевичу и покачивая головой. — Вы — нигде!.. Конечно, ссыльный помолодел, — неожиданно перескочил он на тему, более ему близкую. — Это плохо. Энергии в нем еще много. Сто лет назад человека моложе пятидесяти в ссылку не посылали. Искали, на какое дело употребить. Государству была польза, строю — безопасие… А вы — нигде, — упрекнул Лирин. — Сейчас же происходит кристаллизация. Господа марксисты называют это концентрацией классовых сил. Я не отношусь к этому очень серьезно, но психологически, даже как-то мистически я что-то чувствую. Наступает пора жестокой необходимости определяться.
— Моя жизнь сложилась. Я доволен. В чем определяться?
— Во многом. О, во многом. Может быть, очень скоро, — помрачнел жандарм. — Пошли бог силы нашему воинству и государю.
Александр Николаевич стал задремывать. Сквозь прищуренные веки он рассматривал высокий рахитичный лоб Лирина, круглые розовые глаза под редкими бровями, скорбный бабий рот в скобочках татарских усов.