В дверь решительно постучали. Это уже не похоже на ночные шуточки. Она сразу поняла — хозяин, и вскочила с кресла.
Голова кружилась, и воздух тоненько позванивал вокруг голодной Каси.
— Подите прочь! — звонко от обиды и безысходности сказала она. — Нет у меня денег!
— А ведь так можно и на съезжую, барышня?..
Он говорил, вроде бы и не всерьез, мягко, наглые глаза смеялись. На что эти глаза намекают?..
Он стоял перед ней, засунув руки в карманы, молодой, с припухшими подглазьями, русой бородкой на круглом лице, разглядывал Касю без угрозы, как бы уже что-то решив про себя. Она заметалась взглядом по углам комнаты, обегая его. Что же сказать-то ему?
В коридоре мимо ее отворенной двери половой летел с самоваром, обвешанным свежими, наверное, теплыми кренделями. Какой-то высокий господин заспанного и тем не менее, красивого вида остановил его, отломил крендель, в то же время с откровенным любопытством прислушиваясь к тому, что у них тут происходит.
Касе очень хотелось захлопнуть дверь, и в то же время она боялась остаться наедине с хозяином. А он, словно угадав ее мысли, уже шел, протягивая к двери руку, сообщнически, по-мужски улыбаясь тому, с кренделем, в коридоре.
— Не желаете ли прокатиться по свежему воздуху? Можно на троечке, можно пообедать где-нибудь за городом? — басок округло рокотал из пышного валика бороды.
Комната вдруг поплыла, дверной проем переломился, и хозяин, уж уцепившийся было за ручку, поехал в сторону.
— Должны же вы есть? — ватным исчезающим голосом спросил он из гулкой темноватой пустоты, образовавшейся на том месте, где он только что был.
— Да как вы смеете? — слабо вскрикнула Кася, хватаясь за край стола, чтобы не упасть.
Должно быть, от удивления хозяин опять материализовался из пустоты.
— Сейчас, когда даже в Ставке идет простая, с утра до вечера трудовая жизнь… — Непослушными руками она комкала журнал, который давеча читала. — …Когда Сам Верховный Вождь не знает никаких удовольствий и развлечений!..
…Сначала у него отвалилась челюсть вместе с бородой, потом оттуда густо, как пароходный гудок, пошло:
— Ох-хо-хо-хо-о!.. Да вы, оказывается, презабавная! Пожалуйте-позвольте локоток ваш лобзнуть! Толь его-с для начала!
— Не приближайтесь ко мне! — теряя голову, взвизгнула Кася, с ужасом видя, как надвигается на нее золотая цепочка поперек тугого живота.
— Здесь обижают даму?
Это высокий, заспанный подал голос из коридора. Его даже слегка пошатывало. Он погрозил кренделем хозяину. Тот засмеялся.
— Из Петрограда, мадемуазель? — поправился заспанный, входя и для укрепы утверждаясь спиной к косяку двери.
Хмельной. Ночь, видно, провел угарную… Костюм от безукоризненного портного. Несмотря на свои крайне затруднительные обстоятельства, Кася мгновенно отметила это с первого взгляда и непроизвольно выпрямилась. Тень великого Зибенгара неясно мелькнула перед ней.
— Пойди прочь и не приставай к нам! — сказал вошедший хозяину.
Тот опять засмеялся, не трогаясь, однако, с места:
— Слушаю, Александр Николаевич.
(Кася поняла, что Александр Николаевич богат и много кутит.)
— Все претензии будут удовлетво-рены! Потом!.. Глазки какие: живые, чистые!
Он посмотрел в лицо Каси:
— Ну-ну, и слезки… Слезки-то зачем?..
Слезы действительно закипали в ней и злость. Но и сознание безвыходности положения было очень ясное. Поэтому Кася упорно с гневом смотрела в сторону на крендель в руке Александра Николаевича. Комичность собственного облика наконец дошла до него. Трезвея, он спрятал крендель в карман, заговорил сдержанней, вразумительней:
— Не угодно ли выпить чаю? Вы успокоитесь, мы все обдумаем.
— Конечно, надо обдумать! — подхватил хозяин. — В каждом положении есть выход. Даже несколько выходов.
— Как только я заинтересуюсь вашим мнением, я немедленно с вами посоветуюсь.
Он так это сказал, что Кася сразу подумала, что пойдет к нему.
Глава восьмая
А что еще оставалось делать? Ее уже знобило от трехдневного поста, перед зрачками мушки бегали. Но она из всех сил держалась, не трогала деньги на обратный билет, вопреки разуму и гордости надеялась: хватится же ее когда-то Мезенцев, разыщет, успокоит, все объяснит. Хотя какие объяснения?! Нечего и объяснять. Хочешь — принимай, как есть, не хочешь — уезжай тихо и насовсем. Все это она понимала, а сама уже шла в номер к Осколову, сознавая, что приличные дамы так не поступают, ну, ничего, она неприличная, она из прислуг, хотя и на фортепьянах немножко умеет, и из французского обрывки помнит. Она только чаю выпьет, очень крепкого и очень горячего, чтоб перестали трястись руки, чтоб овладеть собой. Надо же, в конце концов, с кем-то и посоветоваться. И пусть половой, хозяин и коридорный перемигиваются за дверью!