Сидя в позе охотников на привале Перова, друзья выпивают и закусывают куском мятного пряника, твёрдого, как кремень. Брехунец на столбе захлёбывается слюнями и нежной музыкой.
Брехунець:… ото ж, дітки, слухайте тата і матусю, і дідуся з бабусею поважайте, маленькі…
Подобно атакующему Б-52, стремительно и неумолимо нарастающий рёв врывается в эту идиллию. В надвигающейся словно цунами туче пыли — узнаваемые агрессивные силуэты байкеров. Куры, задрав лапы кверху, падают в шоке. В смерче фиолетовых газов байкеры бесцельно кружат по пыльной площади. Мальчик, не обращая на них никакого внимания, продолжает чертить на земле знаки смерти. Бессильно грозя недоеденным пряником, широко открывая рот, Свирид Опанасович беззвучно декламирует в их адрес какие-то словосочетания. Взревев дюзами, байкеры исчезают ещё более стремительно, чем появились, и тогда он, зависая под углом в падении, бросает им вслед пустую бутылку, как герой Сталинграда гранату. Из брехунца опять слышится ласковая музыка. Куры постепенно приходят в себя и, отряхиваясь, бредут в тень.
Байкеры, тем временем мчатся по широкой украинской степи, а затем сворачивают в лес. Продравшись сквозь влажные дебри поймы, они выскакивают на пологий песчаный берег, окаймлённый густой зеленью. Белые гуси тихо плавают в заводи, соломенный бычок мирно пасётся в яркой траве. Бандиты лениво раздеваются. Длинноволосые, татуированные, они не спеша сбрасывают свои кожаные куртки и рогатые шлемы. На тихом лесном пляже они напоминают персонажей „Тангейзера“ среди фанерных декораций. Байкеры тупо резвятся на пляже: двое самых активных пытаются спарринговать, коряво и неумело имитируя технику Брюса Ли, третий зачем-то яростно рубит топором молодое дерево. Девушка, аналогично затянутая в кожу, эдакая „жена Робин Гуда“ в кременчугском исполнении, разоблачается, небрежно разбрасывая шмотки. С каждым шагом, приближаясь к реке, она, как бы нехотя, сбрасывает с себя — то сапог, то куртку, оставаясь в конце концов „топлесс“, и решительно, по-мужски ныряет в воду вниз головой. Выбравшись на берег, она закуривает. Глубоко затянувшись, она вдруг ощущает на себе похотливый взгляд Михайлика. Тот со смущённой улыбкой подходит к ней. Бормоча что-то невразумительное и пряча глаза, протягивает ей павлинье перо.
Кокетка: Встроми його собі, знаєш куди? Ану, йди геть звідси, синок нєдодєланий!
В сей момент из глубины кустов доносятся дурные крики. Один из байкеров нашёл соломенного бычка и тут же прилип к нему. Михайлик пытается отодрать от дублёной кожи бандита любимое животное, и это ему удаётся с огромнейшим трудом. Беззащитный соломенный бычок — лакомая добыча для всей компании, с плотоядным хохотом ведут они его на верёвочке, чтоб принести в жертву своему неведомому богу. Обрядовое действо начинается с того что схватив липкое животное за ноги, рыцари без чести и достоинства швыряют им друг в друга, норовя попасть в ту часть тела, которая называется „морда“. В разгаре этой древней игры мотоциклы заводятся как бы сами собой и, разбрасывая комки грязи и коровьего помёта, с надсадным воем носятся по пляжу. Бычка рвут на части. Перепуганные гуси, едва касаясь лапами поверхности воды, с пронзительным гоготаньем панически улетают подальше от матча. Всё это, впрочем, напоминает казахскую игру „отними козла“, с той разницей, что вместо лошадей — мотоциклы. Внезапно яростный вой моторов сменяется тихой музыкой. Жалкие остатки чучела валяются на песке, грязный дым стелется по реке.
Растерянный Михайлик недвижно стоит, не зная — плакать ему или смеяться. Рыцари мотоцикла и мата тупо ржут, забавляясь его печальным обликом. Тангейзер подходит к нему и кладёт руку на плечо.
Тангайзер: (звертаючись до васалів) Чого смієтесь, казли?
Рыцари умолкают.
Тангайзер: Жалко бичка?
Михайлик: Жалко.
Тангайзер: (даючи йому здоровенну палицю) На, бий. Бий, не бійся. Отак, диви.
Тангейзер изо всех сил бьёт по бычку. Михайлик тоже бьёт, но значительно слабее.
Тангайзер: Ще!
Старается Михайлик изо всех сил. Тангейзер брезгливо наблюдает робкие тщания идиота. Однако покорность пациента ему импонирует, и он одобрительно кивает головой.
Тангайзер: Салага ти іщо, черепок.
Он отбирает у совершенно одуревшего Михайлика павлинье перо, втыкает его себе в отверстие шлема, как и положено Тангейзеру. Со стороны всё это выглядит так, будто он оказал Михайлику невиданную честь. Ревут моторы, рыцари уезжают в поисках дальнейших подвигов, нисколько не беспокоясь судьбой несчастного идиота, потерянно глядящего им вслед.
Двор Киндрата Омельяновича. Во дворе Киндрат Омельянович исполняет на аккордеоне военную песню. Сынки в пилотках и фуражках, надвинутых ниже глаз, с наслаждением маршируют по двору. Мотря заводит во двор роскошных бугаёв. Они бесконечно плывут своими великолепными телами, завораживая окружающее пространство лоснящейся красотою первозданности. Внезапно бугаи уходят в разбел (телевизионная терминология). Мотря столбенеет. В кадре, где вот только что были её родные бугаи, виднеется двор Мыколы Гнатовича. Обычно засранный и бесприютный, сейчас он презентует сверкающий, обширный английский газон. Белые леггорны поражают изысканностью форм. Броненосцы, правда, не исчезли вместе с бугаями, но зато превратились в ходячие украшения, сотворенные из червонного золота. Орёл… Ах, какой орёл! На его голове — шапочка из красного бархата, как у кардинала Ришелье. Блистая ярчайшими свежими красками, свисают с верёвки сказочные рушники. Да и верёвка сама, обычно уставшая и обвислая, сегодня натянута, как струна. Десятисантиметровой толщины натуральный персидский ковёр разостлан во весь двор. По нему разгуливает павлин, и его распустившийся хвост меркнет на фоне фантастических соцветий ковра.
Мотря: Цариця Небесная, що ж це робиться?
В эту минуту входит Приська. На её вечно сгорбленной спине — пирамида дров, вершина которой уходит за верхний предел экрана
Мотря: Кумо, а чого ж це раптом у вас рушники такі гарні?
Пріська: Які рушники?
Мотря: Це що, мабуть, гості до вас якійсь приїхали? До Гальки Швидь діточки з города приїхали, то всього навезли — зять в Германії служить, то і коври, і сервіз, і люстру чеську, і кансерви: все ось що значить, діточки, то, мабуть, і вам таке (Все це без знаків пунктуації, дуже швидко).
Пріська: Та чи ви сказились, кумо? Які діточки? У нас їх з роду не було. Бог не дав.
Мотря: Ой, дивіться, кумо, гріх вам брехати. Бог все чує.
Обиженно надувшись, мучимая любопытством, Мотря отходит от забора. Приська сваливает дрова на персидский ковёр. Кряхтит. Держится за поясницу. Игривые броненосцы ласкаются к хозяйке. Приська нежно гладит реликтовых чудовищ. Постепенно начинает понимать, что во дворе что-то произошло. Она беспокойно обводит взглядом двор, затем щупает рушники и ковёр, получая от этого тактильное, животное удовольствие. Мотря наблюдает за ней с жадным интересом. Тын с макитрами, на который она облокотилась, дрожит мелкой дрожью. Не понимая, что происходит, Приська бежит в хату, за ней — гуськом все твари. Впереди — орёл в кардинальской шапочке, двери же в хату распахнуты настежь, как в картине Репина „Не ждали“. В хате чисто, как в операционной, рушники висят на всём, на чём только можно висеть, дверные косяки увиты веночками из сухой ароматной травы. Утка невозмутимо сидит на гнезде под печкой. Приська, в окружении „живого уголка“, застывает в дверях. Затем, стряхнув оцепенение, бежит во двор. Твари — за ней гуськом.
Пріська: Мерщій діда позвати!