Как же она догадалась! Он никогда не говорил ей, что ждет серьезного предложения, тяготится бессмысленностью своего существования. Поняла без слов и все решила про себя — в клетке птицу не держать! Чего ей это стоило — пылкой, ревнивой, одинокой, с двумя ребятишками на руках. Нет предела великодушию любящей женщины.
Моросил мелкий дождь, но он не замечал. Так и стоял у стены с непокрытой головой, комкая узел пончо на груди.
3. На аванпостах
Это было шестнадцатого февраля 1843 года, когда на холмах, господствовавших над Монтевидео, показались передовые патрули генерала Орибе.
Гарибальди стоял на капитанском мостике и, спрятав кулаки под мышками, смотрел, как снова сжигают флот. На этот раз не в неравном бою — без какой-либо необходимости.
Деревянные корабли горят смолко, огненно вспыхивают паруса, и рвутся языки пламени из люков.
— «Трупьерро, трупьерро…» — бессмысленно напевал он, развлекая себя.
Черные бабочки пепла летели на него с горящих кораблей, и он ушел в каюту. Никто не решился к нему постучаться. В первый раз он был в одиночестве.
Как всегда, в осажденном городе поражали крайности — паника трусов, героизм тех, кто стоял насмерть. Министр Видаль прихватил казну и скрылся. Начальник полиции со многими офицерами и чиновниками дезертировал в лагерь врага. Штурм ожидался со дня на день.
С раннего утра на городскую площадь стекались эмигранты — французы, итальянцы. Они требовали оружия и без команды строились в ряды, чтобы идти защищать город. В том углу площади, где сосредоточивались итальянцы, голоса раздавались особенно шумно, звучали на всех диалектах. И шутки, и спор, и смех. Гарибальди не ожидал, что все это будет так громко. Он повеселел. Ночью разожгли костер, и в толпе соотечественников, наконец получивших кремневые ружья, Гарибальди объявил о создании Итальянского легиона.
Наступили трудные дни — формирование взводов, экипировка, обучение. Новобранцы несли сторожевую службу на аванпостах. Уже состоялась неудачная вылазка — боевое крещение, когда ряды необстрелянных людей были смяты и обращены в бегство. В городе посмеялись над итальянской доблестью, и Гарибальди сказал перед строем: «Я краснею от стыда…»
Но в следующий раз, в июне, в небольшой экспедиции на гору Серро, Гарибальди построил легион под прикрытием полуразрушенного дома, сказал всего несколько слов, напомнив о чести Италии, и люди двинулись в атаку, взяли противника на штыки, и враг побежал. Трудно передать воодушевление итальянцев, когда они возвращались из боя, окружив плотным каре четыре десятка пленных.
Новый министр, смелый и предприимчивый генерал Пачеко, принял доводы Гарибальди, просившего особо отметить небольшой успех легиона. На следующий день на площади Матрис итальянцы были выстроены в две шеренги. И в окружении большой толпы министр сказал зажигательную речь — поздравлял и благодарил легион.
— И вот он, наш вчерашний главный герой, храбрец, мастер штыковой атаки Джакомо Минуто, по прозвищу Бруско. Выйди из строя, Бруско! — в нужную минуту подсказал Гарибальди.
Военный министр расцеловал солдата и, обняв его, прошел с ним перед строем.
С этого дня итальянцы стали гордиться своим легионом, считать за честь ходить в атаку под его знаменем. А Гарибальди постепенно втягивался в роль представителя новой государственности — республиканской, революционной, хотя, к сожалению, и допускающей, чтобы наверх, к власти, лезли такие карьеристы, как Видаль или начальник полиции Антунья.
Такие мысли приходили в голову Гарибальди, и он делился ими с Анитой. Она молчала или гневно выдыхала из себя: «Че!..» Как всем женщинам на свете, ей тоже не нравилась мальчишеская игра мужчин «вверх и вниз», но она была не против военной карьеры мужа, лишь бы вместе с возвышением он не удалялся от семейного очага, лишь бы сбрасывал сапоги у ее постели и не заглядывался на уругвайских красоток, не отзывался на льстивые улыбки. Уже появился на свет второй ребенок — Розита; ожидался третий. Она была суеверна, верила колдуньям, гадалкам, она хотела иметь возле себя домашнего мужа — и все! Не понимая идеалов Хосе, но разделяя их с ним до конца. Они были священны для нее, потому что так думал он. Анита только здесь, в Монтевидео, поняла, как она ревнива, и не стыдилась этого чувства. Хосе вечерами пропадал то на политических сходках, то в портовых тавернах, она поджидала его с двумя пистолетами… «Этот для тебя, а этот для нее!» Он смеялся. Анита даже не знала, кто это — она.