Отряхиваясь, Петер поднялся. Звенело в ушах, поэтому казалось, что вокруг страшно тихо. Их полугрузовичок стоял невредимый, и Эк уже копался в кабине, что-то там приводя в порядок. Баттен, техник-лаборант, вылез из-под машины и, щурясь, глядел вверх. Армант и Шанур рука об руку шли к машине, Шанур прихрамывал, но легонько. Петер вздохнул с облегчением - Бог не выдал на этот раз. Он снова стал отряхиваться и только тут вспомнил о начальстве.
Черный "мерседес" лежал колесами кверху, и одно еще вращалось. Стоял резкий бензиновый запах - бак разнесло, бензин вытек, но почему-то не загорелся. Таким мелочам Петер привык не удивляться, ему пришлось насмотреться такого, во что уж точно нельзя было поверить: например, он видел стоящего мертвеца. Снаряд авиапушки попал в мотор, мотор разнесло, а дальше взрывная волна и осколки ворвались в кабину... Ничего там нельзя было разобрать, в кабине,- кто есть кто. Петер отошел от машины, и тут она загорелась. Что-то тлело, тлело - и дотлело до бензина. Вот и все. Приехали.
- Зачем вы подожгли машину? - спросили сзади.
Петер оглянулся. Это был невредимый, хотя и грязный донельзя господин Гуннар Мархель - невредимый, грязный и во гневе.
- Так зачем вы ее подожгли?
- Скажите еще, что и налет я устроил,- сказал Петер, не желая вдруг сдерживаться.
- Я видел: вы подошли к машине, осмотрели ее, отошли - и она загорелась. Что, разве не так?
- Все так,- сказал Петер.- А что?
- Так зачем вы ее подожгли?
- Я не поджигал.
- Вы же сами признались!
- В чем?
- В том, что поджигали!
- Наоборот, я это категорически отрицаю.
- Но вы подошли к машине, потом отошли, и она загорелась! Следовательно, вы ее подожгли, не так ли?
- Разумеется, не так.
- А как?
- Я подошел к машине, осмотрел ее, отошел, и она загорелась.
- Без причины?
- Без причины даже лягушки не квакают.
- Ну?
- В смысле?
- В смысле - я жду от вас признания.
- В чем?
- В том, что вы подожгли машину, принадлежащую министерству пропаганды.
- Я же говорю, что не поджигал.
- Что же она - сама загорелась?
- Выходит, что так.
- Эти басни вы будете рассказывать трибуналу!
- Даже так?
- Именно так!
- Тогда,- сказал Петер, медленно начиная сатанеть,- вам придется давать объяснения тому же трибуналу, поскольку это именно вы машину подорвали и теперь пытаетесь свалить вину на меня. Зачем вы подорвали совершенно исправную казенную машину?
О, к такой наглости господин Мархель не привык! Он стоял, глотая ртом воздух и багровея, и Петер понял, что сейчас решается многое.
- Пользуясь воздушным налетом, вы попытались сорвать выполнение чрезвычайно ответственного задания! Это саботаж, и я имею право расстрелять вас на месте! Как вы иначе объясните, что остались в живых? - резко изменив тон и перейдя с громов и молний на иезуитский полушепот, спросил Петер и стал расстегивать кобуру, зная прекрасно, что заехал уже чрезвычайно далеко и обратной дороги нет. Это диктовалось не расчетом, а начисто расстроенными нервами - умом-то он понимал, что это игра, но эмоции испытывал самые натуральные. Вполне могло дойти и до стрельбы - а если вспомнить несчастного Хильмана, то со стрельбой в этой редакции все было отлично,- но господин Гуннар Мархель, тоже, видимо, вспомнив несчастного Хильмана и понимая, что со стрельбой в этой редакции все отлично, вдруг выпустил лишний воздух, принял нормальную окраску и отступил на шаг, всем своим видом призывая к компромиссам.
- Извините,- сказал он голосом, который мог бы показаться спокойным, если бы не остекленелое постоянство высоты звуков.Вероятно, это недоразумение. Вполне возможно при нынешних обстоятельствах, когда действия быстры, а результаты трагичны. Я успел выпрыгнуть из машины за секунду до взрыва. Возможно, имело место самовозгорание.
На том и порешили.
Планшет уцелел, и господин Мархель, на четыре пятых утративший свою неприступность, разложил карту. Да, от перекрестка их путь лежал на запад, потом на северо-запад и далее, до самого Плоскогорья. Петера это не просто удивило - поразило. Плоскогорье - это место, забытое Богом, а не то что людьми и тем более министерством пропаганды. Но - раз едем, значит, есть куда.
Да, но вот эти два километра до перекрестка и потом еще столько же от него - это было страшно. Танки пробили коридор в догорающих остовах грузовиков, но разгрести все, конечно, нечего было и думать, и стоило ли догадываться, на чем подпрыгивает машина? По обе стороны дороги горели грузовики, танки, бронетранспортеры - дым был настолько плотен и удушлив, что пришлось надеть противогазы, резина мигом раскалилась и жгла лицо... Надо полагать, здесь накрылась разом целая дивизия. И слава богу, что на перекрестке они свернули влево: рокада была загромождена разбитой техникой до отказа, видимо, основная каша только здесь и начиналась. И даже обломки бомбардировщиков, дымно полыхающие в нескольких местах, не меняли жуткого впечатления от этой бойни...
Долго ехали молча, новички были бледны, глаза Баттена бегали.
- Останови,- сказал он вдруг Эку полузадушенно и полез из машины. Петер думал, что его сейчас будет рвать, но Баттен просто сел на землю, упершись кулаками, и долго сидел так, потом полез в кузов:
- Поехали. Поехали... но как они нас... как они нас... а? Никогда бы не подумал...- он замолчал.
- То, что вы видели,- сказал господин Мархель,- это лишь эпизод великой битвы. Никогда победы не даются бескровно, а предатели не упускают случая всадить нож в спину. Все это, разумеется, результат предательства, как вы еще сможете объяснить такое? Но наша армия найдет в себе силы ответить достойно, причем в честном и открытом бою, а не предательски, трусливо и подло, как это сделали они.