Седеющие волосы Гарриет Мэгпис были коротко подстрижены над ушами. Она обладала типично ирландской внешностью. Миссис Гарриет была в габардиновых слаксах и черном хлопчатобумажном свитере, красивом, но не бросающемся в глаза, на ее высокой, изящной шее была застегнута нитка жемчуга. На ее дочь, которая унаследовала от матери зеленые ирландские глаза, было просто приятно смотреть. Клаудия надела скромный серый костюм, вполне соответствующий ее работе в рекламной фирме. Если Дороти хоть немного походила на сестру, то она должна была быть красавицей.
Мать вытащила из маленькой сумочки тонкую пачку фотографий и высокомерно швырнула их на льняную скатерть перед Болдтом, словно ей не хотелось самой смотреть на них.
— Приношу свои извинения за то, что не смогла встретиться с вами в полицейском участке или у меня дома, — извинилась она, оглядываясь по сторонам. — Здесь лучше.
Однако она явно чувствовала себя неловко.
— Мы в самом деле хотим выразить благодарность детективу Мэтьюзу за то, что она рассказала нам о поджоге до того, как об этом узнала пресса, — кротко сказала Клаудия. Мэтьюз не была детективом; она была психологом департамента, лейтенантом, но Болдт не стал поправлять женщину.
— Совершенно очевидно, это шок для нас, — вступила в разговор мать. Она напряглась, и Болдт забеспокоился, что она не выдержит.
Преднамеренное убийство было больше чем шоком, он хорошо это понимал. Это было насильственное событие, которое безжалостно вскрывало частную жизнь жертвы, высвечивая ее подобно яркому лучу света в лицо допрашиваемому. Оно обнажало все. Оно оставляло жертву беззащитной, которая уже не могла объяснить наличие спрятанных бутылок водки, порнографических видеокассет, любовных писем, хрустящих стодолларовых банкнот. Оно освещало все темные места частной жизни. Он ненавидел то, что ему предстояло сделать с Дороти Энрайт.
Болдт пустился в объяснения:
— Иногда моя работа очень неблагодарная. Сейчас как раз такой случай. Мне придется задавать вопросы, которые подразумевают, что я не верю в добродетельную натуру Дороти. Я хочу, чтобы вы знали, что на самом деле это не так. Я бы с удовольствием решил проблему иначе, но, боюсь, часто истину установить намного труднее, чем кажется. Мой опыт научил меня, что, чем быстрее мы начнем говорить по существу, тем быстрее все это закончится, чего мы все хотим. Я снова повторяю, что делаю это только для того, чтобы узнать правду, а не потому, что у меня уже заранее сложилось предвзятое мнение о Дороти.
— Я думаю, мы все понимаем, — сказала темноволосая красавица. Ее мать кивнула.
Болдт продолжал:
— Если ее убили, — при этих словах Гарриет Мэгпис судорожно дернулась, — мы сначала начинаем изучать близких ей людей: мужа, любовника, сотрудника. Поскольку дом может иметь какое-то значение, нам придется заняться также ремонтными рабочими, подрядчиками, поставщиками услуг. От вас мне нужен моментальный снимок жизни Дороти, включая то, что происходило до самого дня пожара.
Пожилая женщина с грустью смотрела на Болдта.
— У вас омерзительный образ жизни, не так ли, сержант?
Болдт поморщился. Ему не нравилось, когда его работа — его жизнь — сводилась к такой формулировке, тем более, что в ней содержалась доля правды. Смерть была для него образом жизни, это правда, но единственный приемлемый ее конец заключался в отправлении правосудия и в том, чтобы заключить в тюрьму всех виновных. Будучи следователем, который полагается на то, что жертва сама расскажет ему всю историю — он даже читал лекции на эту тему, — Болдт понимал всю сложность взаимоотношений между убийцей и жертвой, которые зачастую граничили с абсурдом.
— Я уверена, что мама не хотела вас обидеть, — вмешалась Клаудия, явно намереваясь смягчить ситуацию и прийти матери на помощь. — Конечно, мы очень ценим то, что вы делаете, чтобы найти убийцу Доры — если это действительно было убийство. Я должна сказать, что все случившееся выглядит фантастично. Поджог? Убийство? Дора? Я хочу сказать, это невероятно!