Оппи почувствовал прилив раздражения. С самого начала работ Теллер настаивал на том, что они зря сосредоточились на реакции деления как основе боеприпаса. В Беркли почти три года назад, в июле 1942 года, на самом первом собрании группы, которой Оппи дал недвусмысленное название «Светила», Роберт начал свой разговор с учеными с описания разрушений, причиненных самым мощным на тот день взрывом, который произвели люди: катастрофы 1917 года в Галифаксе, когда норвежское судно на выходе из порта врезалось во французский транспорт, груженный взрывчаткой. В результате взрыва, соответствовавшего по мощности 2900 тоннам тринитротолуола, погибли 2000 и получили ранения 9000 человек. Боеприпас, который они намереваются создать, сказал тогда Оппи, должен быть в два, а то и в три раза мощнее, столь ужасным, чтобы Гитлер тут же сдался, как только разрушительный потенциал нового оружия будет продемонстрирован (если, конечно, нацисты не успеют построить эту адскую штуку раньше).
Но Теллеру это показалось недостаточным. Он встал перед всеми остальными, сидевшими неровным кругом на складных стульях в зале на верхнем этаже Леконт-холла, и заявил: «Бомба на принципе деления, безусловно, возможна. Сделать ее очень даже нетрудно. В этой области есть куда более интересные проблемы».
Оппи вспомнил, как откинулся на спинку стула и, чтобы успокоиться, глубоко вдохнул свежего летнего воздуха, вливавшегося в открытую дверь балкона. Он собрал всех этих людей в Калифорнии, чтобы обменяться мыслями, но его затея вылилась в нечто наподобие выпаса стада нешрёдингерских кошек; чтобы заставить эти всеобъемлющие умы сосредоточиться на чем-то одном, требовалось приложить массу усилий и хитростей. «Например?» – спросил он.
«Об этом писал Энрико Ферми, – ответил Теллер. – Тривиальный боеприпас на принципе деления можно использовать для того, чтобы поджечь дейтерий и создать бомбу, в которой будет осуществляться реакция синтеза. Я кое-что посчитал. – Он ткнул пальцем в бумаги, лежавшие перед ним. – Если с помощью бомбы деления воспламенить двадцать шесть фунтов тяжелого жидкого водорода, взрыв синтеза будет соответствовать миллионам тонн ТНТ».
«Миллионам…» – негромко прошепелявил Боб Сербер.
«Совершенно верно, – ответил Теллер. – Забудьте о всякой ерунде вроде повторения Галифакской катастрофы. Это мелочь. Задумайтесь о Тунгусской загадке!»
В 1908 году в почти необитаемой части Центральной Сибири произошел загадочный взрыв, в результате которого лес оказался повален на территории в полмиллиона акров[17]. Первую научную экспедицию русские смогли выслать туда лишь через двадцать лет. Она не обнаружила никакого кратера от взрыва или столкновения и поэтому сделала вывод, что, вероятнее всего, падавший метеорит или комета взорвались, немного не долетев до поверхности земли. Силу воздушного взрыва они оценили в интервале от десяти до тридцати мегатонн – от десяти до тридцати миллионов тонн ТНТ.
«Помилуй бог, – сказал Оппенгеймер. – Да зачем же нужно такое оружие? Оно годится разве что для геноцида».
«Все, кто занимался геноцидом, наши враги», – провозгласил Теллер и обвел комнату взглядом. Евреем был не только он сам, но и Оппенгеймер, и Сербер, и Бете, и еще несколько человек из присутствовавших.
«Бомба реакции атомного деления, – продолжал Теллер, – это ерунда. Ее могут сделать и ваши аспиранты. А вот бомба, в которой используется ядерный синтез, способная вызвать такие же разрушения, как и то, что взорвалось на Тунгуске… Вот это задача, достойная нас!»
С тех пор Оппи всегда попустительствовал Теллеру, позволял ему разрабатывать теорию бомбы ядерного синтеза, которую венгр называл «супербомбой», тогда как все остальные занимались исключительно более практической проблемой создания бомбы деления. После переезда в Лос-Аламос Оппи также игнорировал многочисленные жалобы на то, что Теллер играет по ночам на рояле: он отказался ехать на Гору без этого – именно этого! – инструмента. Одной из разгневанных соседок Оппи сказал: «Вот если бы он играл плохо, тогда стоило бы жаловаться».
– Вот что, коллеги, – сказал Роберт, посмотрев сначала на Теллера, а потом на Бете. – Давайте не будем шуметь, ладно? И, кстати, у вас, Ханс, есть очень важная работа.
Теллер, естественно, обиделся. Он находил обиды даже там, где их вовсе не было, а уж настоящих никогда не пропускал и сейчас гневно взглянул на Оппенгеймера, но тот давно уже привык к подобным взглядам. Он вышел в коридор и отправился дальше искать пожары, которые требовалось срочно погасить.