Полковник снова перешел на английский; Магнус продолжал переводить:
– Он говорит: «Конечно, у меня были сомнения. Имя фон Браун мне знакомо, но я ожидал увидеть этакого полудохлого седовласого яйцеголового типчика, а не… – он согнул руку в локте, демонстрируя молодость и спортивное телосложение Вернера, – Малыша Эбнера[24]».
Как только Магнус закончил переводить эту фразу коллегам, все расхохотались – они гордились Вернером и считали, что он настоящий Wunderkind и Übermensch[25].
– Конечно, – продолжил полковник, – дальше вами будут заниматься другие, они как раз едут сюда. Не знаю, какой прием вы встретите у них, но пока…
Когда Магнус закончил перевод, Вернер кивнул и потянулся за еще одним куском хлеба. По крайней мере, пока у него не было причин опасаться за свое будущее.
Глава 12
Для меня Гитлер был олицетворением зла и главным оправданием создания атомной бомбы. Теперь, когда нацистов, против которых предполагалось использовать бомбу, не стало, возникли сомнения. Эти сомнения, хоть и не находят отражения в официальных отчетах, широко обсуждаются в частных беседах.
Кровь Христова.
Возможно, для еврея это странная мысль, думал Оппи, но, с другой стороны, он ведь еврей только формально. Зато он владеет нескольким языками и, хотя для многих из тех, кто приехал сюда вместе с ним, название гор на востоке оставалось лишь красивым словосочетанием, сам он, упоминая Сангре-де-Кристо, неизменно вспоминал о буквальном переводе этих слов.
Знал он и о дебатах по поводу происхождения названия этой части Скалистых гор. Да, возможно, дело лишь в красноватом оттенке, который вершины часто приобретают на рассвете или на закате, но Оппи больше нравилась легенда, в которой слова Sangre de Cristo произнес, умирая, католический священник, смертельно раненный апачами где-то в этих местах.
Германия в основном населена христианами – черт возьми, теперь, после многих лет убийств, которые творили там нацисты, практически только христианами, и поэтому Оппи частенько представлял себе, что, когда атомная бомба наконец будет сброшена на один из ее городов, многие из тех, кто не погибнет сразу, будут уходить из жизни, бормоча что-то вроде молитвы. В его сознании сразу всплыл фрагмент немецкого текста: «Blut von Christus»[26].
Но этому уже не суждено случиться, огненный шар реакции атомного деления не вспыхнет над фатерландом. 30 апреля 1945 года Гитлер и его любовница покончили с собой.
Оппи знал, что его сила заключается в умении устанавливать связи, а вот без образа мертвой Джин, лежащей в ванне, который снова завладел его сознанием, он вполне мог бы обойтись. Чтобы изгнать его из мыслей, он наклонил голову, и поля его шляпы на мгновение заслонили зубчатые горы. Однако от других мыслей было не так-то легко избавиться.
Они не справились.
Он не справился.
Как накануне вечером сказал молодой Ричард Фейнман: «Черт возьми, Оппи, Гитлер был воплощением зла. В этом и был весь смысл этой кошмарной затеи. Вы же говорили нам – да все нам говорили, – что наша работа здесь – это ключ к разгрому нацистов».
Но в конце концов самые обычные войска пешком дошли до Берлина, и может быть, лениво думал Оппи, зная об участи, постигшей Муссолини, труп которого люди, настрадавшиеся при его режиме, повесили за ноги, закидали камнями и заплевали, Der Führer и решил одной пулей сделать то, для чего предназначалось стоящее многие миллионы долларов устройство, которое они делали здесь – прекратить войну в Европе.
Фейнман не ошибался, и, конечно, не он один из участников Манхэттенского проекта сомневался в том, что работы следует продолжать. Лео Силард в Чикаго говорил всем и каждому, что необходимости продолжать разработку бомбы уже нет. Пусть генерал Гровз ненавидел этого венгра с несуразной головой, похожей на грушу, но Оппи любил – и, что куда важнее, уважал Лео.
Но если они будут продолжать свою работу, то целью станет Япония, а не Германия. Проучившись несколько лет в Геттингене у Макса Борна, Оппи хорошо знал Германию и владел немецким языком, а вот о Японии знал только, что там почти нет христиан, и с ее языком знаком не был. Если бомбу сбросят на Токио или Киото, никто не станет, умирая, взывать к крови Христовой. Но внезапно, в одночасье, планы убийства немцев – что было бы для американцев в некотором смысле альтруистическим предприятием, поскольку они не имели прямого отношения к европейскому театру военных действий, – перенацелились на убийство японцев, а такие действия лишь с очень большой натяжкой можно приравнять к мести за Перл-Харбор. Вряд ли это можно признать достойным выпускника Нью-Йоркской школы этической культуры. Вот уж поистине «Деяния прежде веры»!