Примечательно, что Фергюссон, учившийся курсом старше, не общался ни с Бойдом, ни с Бернхеймом. Оппенгеймер распределял друзей по орбиталям, словно электроны в атоме. Фергюссон и Хорган – это один круг, а Бойд и Бернхейм – другой. Был еще и брат Фрэнк, которому в 1923 году исполнилось одиннадцать лет. Разница в возрасте пока еще не позволяла дружить с братом в полном понимании этого слова, но Фрэнк был для Роберта своим.
С определением лучшего, наиболее близкого друга Роберта Оппенгеймера у биографов возникают сложности, но на самом деле «ребус» решается просто. Лучшим другом Роберта Оппенгеймера всегда был Роберт Оппенгеймер. Не стоит выдвигать на первый план эгоизм, уместнее будет вспомнить о таком качестве, как самодостаточность. Наш герой был самодостаточным человеком, живущим по принципу, провозглашенному когда-то Омаром Хайямом: «лучше будь один, чем вместе с кем придется».
На второе место в иерархии друзей Оппенгеймера правильнее всего поставить Фрэнка Фергюссона, который был для Роберта не только другом, но и в какой-то степени кумиром. Когда Фрэнк создал в Гарварде клуб, целью которого было углубленное изучение наук, Роберт сразу же вступил в него. Вступил не только потому, что любил углубляться в науки, но и по той причине, что клуб был создан Фрэнком, который не мог создавать ничего неинтересного. В одном из писем к Герберту Смиту Фергюссон перечисляет членов клуба, не называя их имен: «чокнутый кембриджский пуританин, молодой человек из Атланты, изучающий химию, немец из Нью-Йорка, франт из Миннесоты, грек, ассистент профессора философии, гений математики и множество других разнообразных и очень вкусных рыб». Обратите внимание на слово «немец». Так называл Оппенгеймера не только Фергюссон. Роберт и впрямь соответствовал тому представлению, которое сложилось о немцах. Он был пунктуальным, любил порядок, держался корректно-холодно. Невозможно представить, чтобы Роберт закинул ноги на стол или хлопнул бы собеседника по плечу, как любят делать парни со Среднего Запада. Немец! Истинный немец! Да и имя немецкое – Роберт.
Стоит заметить, Фергюссон был недоволен Гарвардом, да и биология его никогда особо не привлекала. Он стремился заниматься литературой. И в 1923 году ему удалось получить стипендию для двухгодичного обучения в Оксфордском университете, где он как раз собирался изучать литературу.
Напрашивается вопрос: для чего студентам лучшего американского университета понадобилось углубленно изучать науки в клубном формате? Дело в том, что Эббот Лоуэлл делал акцент на разносторонности образовательного процесса, а не на его глубине. С одной стороны, такой подход удобен, поскольку дает возможность «попробовать понемногу от каждого пирога», но с другой – он не может удовлетворить пытливые умы, которым приходится изыскивать дополнительные возможности получения знаний. Среди курсов, которые проходил Оппенгеймер, был даже курс по истории Англии. Согласно гарвардским правилам, «естественнонаучники» должны были изучать несколько гуманитарных предметов. Справедливое требование, ведь здесь готовили культурную элиту Америки.
На первом курсе Оппенгеймер осваивался в Гарварде, пробуя на вкус различные науки, а со второго семестра начал учиться всерьез. «Я работаю, – сообщал он Смиту, – бесконечно пишу доклады, статьи, стихи, рассказы и разную чепуху, посещаю математическую и философскую библиотеки, где делю свое время между майн герром Расселом[24] и созерцанием очаровательной и премилой леди, которая работает над диссертацией о Спинозе… Я отравляю воздух в трех разных лабораториях… уезжаю на выходные для того, чтобы переработать низкопотенциальную энергию в смех и усталость, читаю по-гречески, совершаю faux pas[25], переворачиваю все на столе в поисках писем и сожалею, что не умер».
«Сожалею, что не умер» – это не совсем шутка. Периодически Оппенгеймер впадал в меланхолию или, как принято говорить сейчас, переживал периоды депрессии. Дискомфорт был не только внешним, но и внутренним. Оппенгеймер долго не мог определиться с тем, что ему следует делать после окончания университета. Постепенно он начал уделять все больше внимания физике и математике, без которых в квантовой химии делать нечего.
Лучшим курсом Оппенгеймер считал «Продвинутую термодинамику», которую читал Перси Уильямс Бриджмен, удостоенный в 1946 году Нобелевской премии за открытия, сделанные в физике высоких давлений. Оппенгеймер отзывался о Бриджмене как о «замечательном учителе», который «никогда не принимал вещи такими, какими они выглядели, и всегда все обдумывал».