– Ты такая жалкая, Пиклз, – говорю я, пристегивая поводок к ее ошейнику. – Знаешь ведь, что сегодня у меня нет на это времени.
Наша короткая прогулка растягивается на двадцать минут: Пиклз упорно отказывается слушаться и писать по команде. К тому времени, как мы возвращаемся домой, у меня остается всего полчаса до прибытия Калеба. Я кладу карри в блюдо для запекания и сую его в духовку, чтобы оно не остыло. Протираю два винных бокала и выпиваю один. Потом беру ингредиенты, чтобы сделать салат, и выкладываю их на стойке в алфавитном порядке.
Калеб приезжает на пять минут раньше срока.
– Это тебе, – говорит он, протягивая мне бутылку вина и белую гардению в горшке.
Я вдыхаю аромат.
– Это мой любимый цветок, – говорю я удивленно.
– Правда? Угадал, значит.
Я ворчу себе под нос. Если бы он только знал…
Я отвлекаю себя попытками успокоить Пиклз, которая истерически бросается Калебу на ногу. Когда он наклоняется, чтобы погладить ее по голове, она взвизгивает и убегает прочь.
– Тут дело в том, что ей тебя трогать можно, а тебе ее – нет, – объясняю я.
– Она любит раздразнить. Прямо как ее хозяйка.
– Ты недостаточно хорошо знаешь ее хозяйку для таких предположений, – улыбаюсь я.
– Наверное, ты права.
Он оглядывается вокруг, и мне вдруг становится неловко. У меня совсем небольшая квартира, и здесь много фиолетового. Он уже был здесь раньше, конечно, но он этого не помнит. Я собираюсь объяснить, почему у меня нет вещей получше, когда его глаза радостно вспыхивают.
– У тебя раньше были длинные волосы, – говорит он, подходя к коллажу из моих фотографий на стене.
Я касаюсь своих обрезанных волос.
– Да, в колледже. Мне хотелось что-то изменить в жизни, так что я отрезала сразу тридцать сантиметров. – Прочистив горло, я скрываюсь в кухне. – Я поздно начала готовить, – говорю я, поднимая нож и останавливаясь, чтобы посмотреть на него.
Калеб ходит от одной безделушки к другой, изучая все подряд. В какой-то момент он берет керамическую сову с моей книжной полки. Поворачивает ее и смотрит на дно, потом аккуратно ставит сову обратно. Это он мне ее купил.
– Я бы провела тебе экскурсию по квартире, – говорю я, – но ты и так видишь ее целиком с того места, где стоишь.
– Здесь мило, – он улыбается. – По-девчачьи. Но очень тебе подходит.
Я поднимаю бровь. Не знаю, о чем он говорит. Он не знает меня… вернее, знал когда-то, но не сейчас. В растерянности я агрессивно нарезаю лук.
Несколько лет назад Калеб помог мне переехать сюда. Мы вместе красили стены: гостиную – в бронзовый, а спальню – в лиловый. Зная мой перфекционизм, он специально ткнул валиком с краской в потолок над моей головой, просто чтобы позлить меня. Он оставил фиолетовое пятно – я была в ярости.
– Теперь ты будешь думать обо мне каждую ночь перед сном, – сказал он тогда, смеясь над моим перекошенным лицом.
Я ненавидела несовершенства, ненавидела их. Пятно на ковре, крошка в чашке, все, что портило то, какими вещи должны быть изначально. Я даже не ела обломавшиеся чипсы. Но, когда мы с Калебом расстались, я была благодарна за это пятно краски. Это было последнее, что я видела перед сном, и первое, что я видела по утрам. Я вглядывалась в этот фиолетовый шрам, как будто где-то под ним скрывалось лицо Калеба. Калеб был моим несовершенством с его американо-британским акцентом и способностью преуспевать в любом спорте и цитировать любого философа. Он был смесью качка и джентльмена, романтика и мерзавца – это сводило меня с ума.
– Тебе помочь?
Это должен был быть вопрос, но он уже подтолкнул меня бедром, заставляя подвинуться, взял у меня нож и начал нарезать грибы. Я останавливаюсь по пути к духовке и смотрю, как он нарезает овощи.
– Так что, ты… вспомнил что-нибудь на этой неделе?
Я достаю карри и ставлю его на плиту.
– Да.
Я застываю на месте. К голове приливает кровь.
– Я листал журнал о путешествиях, и там было фото туристического лагеря в Джорджии. Не знаю, бывал ли я там когда-нибудь – может, я все придумал. Но я что-то почувствовал, когда смотрел на эти фотографии.
Я отвожу взгляд, чтобы глаза меня не выдали. Он и правда ездил в этот лагерь – со змеей по имени Оливия.
– Тебе стоит туда поехать. Может, это пробудит какие-то воспоминания.
Я тут же жалею о сказанном, вспоминая: я же в команде амнезии. Если он вспомнит, то моя глупая игра закончится.
Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут кто-то звонит в дверь. Калеб удивленно смотрит на меня – его рука с ножом зависает над перцем.
– Ты кого-нибудь ждешь? – спрашивает он.