Здесь уже мышление снижено с уровня государства даже не до уровня народа, а до уровня племени — причем племени дохристианского. Это — разрушение образа русского народа, который складывался как суперэтнос и очень рано перерос племенное мышление. Несовместимо с типом российского государства, русской культуры и русского народа предлагать как метод борьбы «охоту за старейшинами, террористами и членами их семей как за дикими зверями». Порой от читателей слышишь предположение, что в патриотическую печать время от времени внедряются провокаторы. Если бы так — полбеды. Провокаторы — неизбежный фактор окружающей среды в смутные времена, и разумные люди быстро научаются их вычленять. Тут, по-моему, именно разорванность мышления при отсутствии «стержня», так что человека швыряет из стороны в сторону от малейшего щелчка манипуляторов.
Есть ли возможность создать на время жизни «без стержня» какие-то временные шунтирующие идейные конструкции, которые укрепили бы мышление? На мой взгляд, есть. И они не только играют сплачивающую роль как замены идеологии, но и становятся эффективным политическим проектом среднесрочного уровня. Пример — сознательная разработка и осуществление интифады, мирной революции палестинцев. Она позволила блокировать и государственный терроризм Израиля, и манипулируемый Моссадом терроризм «исламских фундаменталистов».
Однако для того, чтобы вести конструктивный разговор, требуется хотя бы признание его необходимости со стороны организованной оппозиции. Для этого надо чуть-чуть успокоиться и задуматься. Но это, похоже, слишком трудно.
2000
Первые шаги к Победе
Ветераны-победители в лице В.Варенникова призвали нас объединиться под знаменем Победы. Надо понимать, что НПСР заканчивает свое бытие — так же, как закончил свои дни Фронт национального спасения. Без подведения итогов кампании и без выяснения причин несостоятельности. Политики лепят блоки, фронты и избирательные списки по неведомым нам признакам. Что ж, на то и политика. Мы так и не знаем, почему вечный враг Ленина и большевиков Троцкий приехал летом 1917 г. из Америки с целой бригадой резвых молодцов и вдруг занял второе место в партии, а его молодцы — важнейшие посты. Значит, иначе было никак нельзя, и пришлось их потом выковыривать с кровью.
Но Победа — не политика. Это символ святой и почти для каждой семьи потаенный. За ним — наши мертвые, которые еще и в третьем поколении нас не оставили. Такие символы позволительно вытаскивать лишь в последнем бою, надев чистую рубаху. Понимают ли наши “члены президиумов”, какое знамя выбрасывают, к чему оно их обязывает? Подумали ли они семь раз, прежде чем отрезать?
Нам-то, внизу, легче. Грань между жизнью и смертью почти стерлась. Все эти “согласия ветвей власти” и круглые столы Селезнева с Чубайсом для нас уже безразличны, да нам и не сообщают, о чем они там переговариваются. Так что нам терять нечего. Поддержим и этот последний призыв. А обманут — оставим правнукам записку с именами иуд и подохнем. Другие подрастут, умнее нас. Как-нибудь вытравят семена продажного номенклатурного сословия и наведут порядок. Может, русский корень опять пробьется.
Когда говорят слово “Победа”, то сжигают корабли. Это — слово тотальной войны, когда нет надежд ни на мирный договор, ни на великодушие врага. Когда зовут на войну, не прельщают “одобрительными телефонными звонками и факсограммами, которые обрушились на “Советскую Россию”. Лучше скажите: за что война, над кем победа, кто будет рядом с нами и сзади. Как идти на войну, если то Говорухин воткнет тебе нож в спину, то Шафаревич. Кто нас снова пошлет на Останкино — Руцкой?
Когда идешь в бой, тебя ведет образ Родины. Это так, но одной метафизикой, вероучением и прочими небесными материями не обойдешься. Что бы там ни говорили наши идеалисты, родина становится матерью, когда в ней справедливо жизнеустройство. Справедливо в главном, а не в мелочах, и к народу, а не лично к тебе (хотя есть и мелочные люди, отщепенцы). Сила Красной армии в гражданской войне была не только в идее, а и в том, что 9 миллионов семей красноармейцев получали от советской власти паек.
Так что первое, что вправе спросить человек, которого зовут на войну добровольцем: в чем ваша справедливость, кто даст кусок хлеба моей вдове и детям, какое жизнеустройство вы установите после Победы? Пока у нас были НПСР и “круглые столы”, ясно на этот вопрос не отвечали, но теперь молчать нельзя. Язык войны должен быть простым и четким, так что пусть будущие командиры потрудятся ответить. Или, пока не поздно, уберут в чехол знамя Победы и сдадут его в Исторический музей.
Последнее, что удалось понять из документов НПСР, сводится к тому, что он — за рыночную экономику и, придя к власти, не допустит уравниловки. Я спрашиваю: снимаются эти программные положения? Если они сохраняются, то о какой победе речь? Именно разрушение нашего нерыночного хозяйства и устранение уравниловки привело нас к поражению. С кем же ведется война?
Надо же все-таки в двух словах объяснить, в чем мы видим суть поражения? Для меня поражение в том, что старуха просит на хлеб в метро, а бывший ученый катит тележку в свой ларек. Это — результат рынка, который так нравится НПСР. И вовсе не “дикого рынка”, который якобы испортил Чубайс, а сделал бы хорошим Маслюков. При рынке России наука будет не нужна. А без уравниловки русская старуха так и будет просить на хлеб. За что же я должен буду воевать? За то, чтобы “Уралмаш” и “Красное Сормово” у Кахи Бендукидзе отнял какой-нибудь Колупаев, а вместо Березовского в “Логовазе” сел Разуваев? Зачем для этого война? Они и так скоро договорятся, на круглых столах. В Мексике американцы владеют почти всей промышленностью, но ни одной англо-саксонской фамилии не мелькает.
Если надеваем тельняшки и называем пароль “Победа”, мы обязаны содрать с себя паутину туманных идеологических понятий. Они были нужны, чтобы ходить на круглые столы, в “приличное общество” — но, похоже, вошли в привычку. “Рыночная экономика” — из числа таких туманных слов. Это ведь просто капитализм. Так и пусть его Чубайс строит, он это сделает лучше, чем коммунисты. А что значит, что у нас будет “смешанная экономика”? И в Италии смешанная — у нас будет такая же? Разница в том, что в Италии и государственное предприятие действует на рынке труда, как капиталист, только прибыль идет в казну. А мы-то ждем другого! Мы ждем, что государственное предприятие у нас будет социалистическим, но и частный предприниматель будет уважать трудовой коллектив как разновидность артели. А значит, в России никто не будет страдать от голода и холода — и социализму, и артели присуща уравниловка, право на жизнь для каждого, минимум благ каждому сыну Родины.
Я не потому требую ответа, что мне хотелось бы вернуться к тупости плановой системы. Да, она задушила много энергии и много инициативы. Автобус от станции ходит раз в два часа, а попробуй мужик подработать на своем “Москвиче” — за кустом его стережет инспектор ГАИ. Тупость. Но в тысячу раз хуже, если нас от тупости плана загонят в “рынок”, в тупость наживы: теперь автобус вообще не ходит, а денег заплатить частнику почти ни у кого нет. И старики плетутся с рюкзаками.
Почти каждому сегодня ясно: ориентация на “рынок” с идеей “Победы” несовместима, и надо делать выбор. Хватит сидеть на двух стульях. Расшифруйте слово “Победа”! Это, прежде всего, восстановление минимума независимости. Этот минимум — кормить себя самим. Нельзя же проклинать “мировое зло” и выпрашивать у него кредиты на хлеб. Может ли Россия сегодня восстановить разгромленное сельское хозяйство на началах рыночной экономики? Нет, не может. Чтобы пополнить только тракторный парк до ничтожного уровня в 10 машин на 1000 га (при европейской норма 120 машин), надо сразу дать селу 1 млн. тракторов. Это — весь годовой госбюджет России. Но тракторы — лишь часть необходимой базы. Не меньше стоит удобрить одичавшую почву, восстановить парк грузовиков и комбайнов, пополнить вырезанное на 2/3 стадо. Денежные средства, потребные для этого при рыночных отношениях, находятся вне зоны мыслимой реальности. Нечего о них и говорить.