Было заявлено, что СССР – аномальное общество, «выкидыш истории». Этот урод должен быть растерт в порошок, а затем слеплено нечто новое и принято в цивилизацию в отведенную ему нишу внутри «третьего мира». Что деление мира на богатые и эксплуатируемые страны нормально и вечно, и будет поддерживаться всеми средствами вплоть до геноцида любых масштабов. Эту идеологию взял за основу политический режим России. Что означает интеграция небольшой страны (скажем, Туркмении) с огромной Россией, управляемой таким режимом? Очевидно, нечто совершенно иное, чем СССР.
СССР соединяла общая идеология, которая с большим или меньшим напряжением преломлялась в культуре разных народов: по-одному в Белоруссии, по-другому в Таджикистане. Огромным ядром служила РСФСР, через которую и соединялись столь разные полюса. Идеология СССР стояла на великих идеях и образах: образе семьи народов и идее единой исторической судьбы. Как только политический режим РФ поднял знамя, на котором написано РЫНОК, вся конструкция рухнула. Что при нынешнем режиме в России воссоединение невозможно – очевидно. Не захочет этот режим огорчать дядю Сэма, вся цель которого в холодной войне в том и состояла, чтобы расчленить СССР. Но ведь и оппозиционные партии стоят за «рыночную экономику». Так возможна ли при этом интеграция?
Переход к рынку меняет даже чувство пространства, прежде всего земли. Для страны-«семьи» глубокий смысл имеют слова «пядь родной земли». На них стоит важнейшая скрепляющая сила Союза – армия. А при рынке эти слова теряют смысл и не трогают среднего человека. Что они значат для испанца в Андалусии, где земли скуплены арабскими шейхами и немцами? А рядом Гибралтар – колония Англии. Тревожит ли это испанцев, жителей Гибралтара? Нисколько.
Слом общей «нерыночной» идеологии привел к резкому мировоззренческому разделению народов. Страны и области, где в культуре народов сильны нерыночные принципы, испытывают естественное стремление отгородиться от «рыночных» режимов самыми разными барьерами. Для них Москва, бывшая раньше оплотом и защитой, теперь – источник опасности.
Как же представляют себе коммунисты-рыночники «раскрытие» таких стран Москве? Ведь общество, сохраняющее значительный компонент уравнительства (например, низкие цены на хлеб), не может раскрываться рыночному обществу – оно будет им разорено. Не раскрывается Западу даже Япония, не говоря уж о Тайване или Малайзии. Интеграция Европы идет через планомерное разрушение всех внутренних солидарных отношений. Это очень травмирующий процесс (особенно в деревне). В Испании было давно введено бесплатное посещение музеев для испанцев. Маленькая, но радость. Европейское сообщество обязало Испанию отменить эту уравнительную льготу. Мелочь, но воспринята очень болезненно. А что же говорить о дешевом хлебе, который едят в Татарстане или Туркмении? Захотят ли их жители поступиться своими принципами (а отношение к хлебу – не столько экономика, сколько культура и даже религия) ради выгод интеграции? Не заманчивее ли будет сближение со странами, утверждающими уравнительный идеал – если не социалистический, так исламский?
Империи типа СССР, объединяющие народы с разными культурами и религиями, могут существовать только как страны-«семьи», то есть как нерыночное общество. Рынок неизбежно вызовет расслоение и превращение части страны во внутренний «третий мир». Но такая система неустойчива, т.к. «первый мир» может существовать только как крепость, отгороженная от своего бедного сиамского близнеца кордонами полиции и иммиграционной службы. И национальная буржуазия может существовать в рынке только под защитой национального же государства. Потому с возникновением буржуазного строя Европа, бывшая ранее Священной Римской Империей, распалась на государства-нации.
Не должно быть никаких иллюзий и относительно России: уцелеть как единое государство при рынке она не сможет. Да ее территориальный демонтаж уже начался, и дело не только в Чечне. Россия «эвакуируется» с Севера, быстро теряет Приморье – это ведь тот же процесс, только без крови и бомбежек. Но простого и ясного слова мы не слышим от оппозиции даже по самому очевидному случаю – Чечне. Какие-то запросы в Министерство юстиции, какое-то шелестение бумагами. Ведь известен совершенно жесткий и однозначный критерий суверенитета государства над территорией – у кого в руках средства законного насилия. Покуда боевики Дудаева и Яндарбиева были «незаконными вооруженными формированиями», а на территории Чечни был хоть один «законный» солдат или милиционер, подчиняющийся Минобороны или МВД России, Чечня была частью Российской Федерации, хотя и в состоянии мятежа. Как только последний солдат покинет территорию, а армия и полиция Яндарбиева станут «законными» – суверенитет России утрачен. И все, кто нам сегодня пудрит мозги, а не говорит правду, станут соучастниками предателей Российского государства.
«Холодная война» не прекратилась, она вошла в новый, не менее разрушительный для наших народов этап. Цель его – всеми средствами сохранить и расширить созданные разломы и трещины так, чтобы части разрубленного тела не могли срастись. Переориентировать, с помощью экономических рычагов и подкупа местных элит, экономику республик и областей на новые центры притяжения, в ударном порядке воспитать новые кадры в духе, сочетающем космополитизм с национальным самомнением. Обновить «пятую колонну».
После успешной холодно-военной кампании по убийству государственности России русских как народ, видимо, не пощадят. Не простят ему прегрешений перед Западом – ни утонувших подо льдом тевтонов, ни Наполеона, ни Гитлера, ни страха перед красным флагом.
1996
Их должно резать или стричь
Победив в самой тяжелой войне и проявив в ней поразительную способность к самоорганизации, инициативе и нахождению необычных, упреждающих врага решений, русский народ «ушел в отставку». Он как бы передоверил всякую заботу о своей безопасности и будущем существовании государству, а сам пошел отдыхать – на рыбалку, на садовый участок, за домино.
По инерции машина крутилась, советские майоры первыми выходили в космос, Хрущев стучал ботинком по трибуне ООН – и это еще больше располагало к бессрочным каникулам. Порядок казался незыблемым, и государственное чувство стало совершенно абстрактным. Способный молодой человек, если его не грызла суетливая жажда карьеры, считал для себя зазорным пойти в чиновники или даже на руководящую работу в хозяйстве. Даже на должность мастера цеха умелого рабочего приходилось завлекать льготами и тянуть на веревке.
Два поколения советских людей выросло в совершенно новых, никогда раньше не бывавших в истории России условиях: при отсутствии угроз и опасностей. Вернее, при иллюзии отсутствия угроз. Причем эта иллюзия нагнеталась в сознание всеми средствами культуры, была воспринята с радостью и проникла глубоко в душу, в подсознание. Реально мы даже не верили в существование холодной войны – считали ее пропагандой. Нам казалось смешным, что на Западе устраивают учебные атомные тревоги, проводят учебные эвакуации целых городов. Нам даже стали казаться смешными и надуманными все реальные страхи и угрозы, в среде которых закаляется человек на Западе: угроза безработицы, бедности, болезни при нехватке денег на врача и лекарства. Мы даже из нашего воображения вычистили чужие угрозы, чтобы расти совершенно беззаботно.
И всего за два поколения дееспособная часть народа изменилась неузнаваемо. Советский народ остался без «сержантов» – того ядра из государственно мыслящих людей, которое пронизывает все поры общества и моментально мобилизует его в соответствии с программой выживания и победы. Говорю «сержант», потому что роль таких людей, командиров среднего звена, особенно видна в армии и тем более во время войны. Сержант вырастает из рядового, живет его жизнью и говорит на его языке – и в то же время он командир, понимает офицера и в любой момент может занять его место. Унтер-офицеры, и потом сержанты были костяком российской, а затем советской армии. Наш сержант стал открытием Великой Отечественной войны. Историки и наблюдатели отмечали эту разницу Красной и немецкой армии: когда у немцев убивали офицера, в подразделении возникало замешательство. В скоротечном бою это часто решало исход дела. Когда погибал офицер в Красной армии, в тот же момент вставал сержант и кричал: «Я командир! Слушай мою команду!». Погибал сержант – вставал рядовой с теми же словами, он уже был подготовлен к этому примером близкого товарища.