Вот я и предлагаю: давайте в будущем году рассмотрим без надрыва, из чего вырос советский строй и в чем была его суть – выраженная в языке, понятии о человеке и власти, в хозяйстве и страхах. Тогда и будет видно, почему не мерзла Камчатка и чем за это приходилось платить. Только взвесив выгоды и потери на каждом пути, мы наконец-то сможем сделать выбор, а потом договориться с несогласным меньшинством или подавить его. А так мы лежим, как рыба на песке, и ждем неминуемой гибели. Неминуемой.
1998
Секта – или ополчение?
В России сложилось действительно тяжелое положение, которое вовсе не «чревато» прорывом, как это было в 1917 г. Около 90-95% граждан в душе отвергают (по разным причинам) не только нынешнее безвременье, но и в принципе «проект Чубайса». Однако в них не рождается политической воли, чтобы воплотить свое отрицание в деятельную позицию – хотя бы на выборах. Более того, в них не возникает диалога, чтобы договориться хотя бы по немногим главным вопросам. В народе, который, в общем, един в отрицании «Чубайса», не возникло того авторитетного меньшинства, что могло бы договориться внутри себя и предложить какой-то положительный проект.
Противостоящее большинству явно антинациональное меньшинство оказалось способно так манипулировать общественным сознанием, что вырабатываемые интеллектуальными службами режима мифы раскалывают большинство на множество неустойчивых, не имеющих прочной идейной основы групп. Эти группы погрузились в слабый, текучий взаимный конфликт, из которого не возникает никакого сильного, сплачивающего мнения.
В момент культурного кризиса в Испании, похожего на наш, Ортега-и-Гассет писал: «Фихте гениально заметил, что секрет политики Наполеона и вообще всякой политики состоит всего-навсего в провозглашении того, что есть, где под тем, что есть, понимается реальность, существующая в подсознании людей, которая в каждую эпоху, в каждый момент составляет истинное и глубоко проникновенное чаяние какой-либо части общества».
Казалось бы, чего проще: не надо ничего изобретать, провозгласи именно то, чего хочет «какая-либо часть общества». Но именно это понять сегодня в России очень трудно. И в Российской империи, и в СССР существовали в каждой части общества «форумы», на которых вырабатывалось и выяснялось чаяние каждой части. Сельские сходы и дворянские собрания, земства и экономические общества, кадеты и профессура – все это были ячейки единой сети. Через многие каналы, без всяких СМИ, из каждой ячейки в общество поступал «голос», который находил своего выразителя. И довольно точно можно было понять, каково проникновенное чаяние крестьян, рабочих, дворян, инородцев и т.д. В советское время, пока возникшие во времена Хрущева кланы региональной элиты не начали активно деформировать «голоса», также можно было понять чаяния и обиды каждой части общества. Сегодня мы впервые оказались в таком положении, когда совершенно все форумы разрушены и почти все каналы информации передают ложные сигналы. В результате невозможно сказать, например, каковы чаяния рабочих, учителей, торговцев. Они уже не являются «частями общества». Наполеон бы, конечно, не остановился перед тем, чтобы сплавить их огнем. Но у нас, слава богу, такого Наполеона пока что не видно.
Конечно, следовало бы всем, кто согласен хотя бы в отрицании, все сделать для того, чтобы через выборы отодвинуть от власти клику разрушителей. Любой положительный проект возможен лишь в том случае, если все деморализованные «части общества» реально получат голос, а каналы передачи информации перестанут злонамеренно искажать сигналы. Тогда возникнет диалог и можно будет договориться о приемлемом проекте выхода из ямы – без войны.
Белоруссия понемногу восстанавливается именно благодаря взаимодействию народа и власти. Но оно стало возможным как раз потому, что разрушение здравого смысла не достигло в Белоруссии той критической черты, которую оно перешло в России – люди сумели выбрать президентом здравомыслящего директора совхоза. Он, в свою очередь, не совершая никаких революций, своим простым и здравым языком провозгласил то, что есть – «истинное и глубоко проникновенное чаяние» большей части общества. И результат поражает: люди преодолели ложное ощущение беспомощности. В разительном контрасте с соседними областями России, белорусы распахивают сегодня все доступные клочки земли. По дорогам катятся «постсоветские» телеги на резиновом ходу, сделанные уже на промышленных предприятиях. За телегами бегут жеребята. В Минске на газонах пасутся козы, и старушки по вечерам уводят их в какие-то сараюшки из фанеры. Шушкевич еще рыдает по загубленной демократии, но уже видно – белорусы не пропадут, они вылезают из ямы.
Если в результате выборов в России удастся хотя бы на время парализовать действия нынешней клики (вычистить ее с ключевых должностей госаппарата будет намного сложнее), то восстановление здравого смысла пойдет очень быстро – вновь овладеть ситуацией команда «Чубайса» не сможет. Но для этого, конечно, потребуются смелые шаги – создание хаоса, подобно тому, как в 20-е годы потрясали бюрократический аппарат, на время назначая в каждое учреждение инспекторов из «рабочих от станка». Это были просто разумные люди, не связанные коррупцией. Они всюду совали свой нос и уважительно спрашивали: «А почему вы сделали вот так?». Уже этим они осаживали снюхавшихся прожженных чиновников, пока не был создан и обучен «орден меченосцев» – номенклатура, честно тянувшая лямку два поколения. Да, через два поколения она выродилась и разложилась, нужен был иной механизм. Я говорю не о том, чтобы копировать старые приемы, а о том, что мы снова встанем перед вечной проблемой – исключительной живучестью циничного и продажного правящего слоя. Этой, как говорил Сталин, «касты проклятой».
Выборы могут дать много, но они сами по себе не решают главной проблемы: «сборка» общества начнется лишь тогда, когда удастся преодолеть борьбу множества несовместимых «чаяний», которые нам успели насовать в головы. Когда мы хотя бы в общих чертах договоримся о том, чего же мы хотим (или, для начала, чего мы не хотим). Для этого мы должны хотя бы в части нашей оппозиции перейти на язык, исключающий отработавшие идеологические штампы и расхожие, навязанные нам метафоры. Хотя они привычно слетают у людей с языка и политики их охотно применяют, «чтобы быть понятными людям», сегодня они, в большинстве своем, лишены глубокого смысла, который бы мог соединить людей. Как говорил в той же работе Ортега-и-Гассет, «в эпохи кризисов расхожие суждения не выражают истинное общественное мнение».
На днях я делал доклад в одном патриотическом собрании. Как ни юлил, расстроил старых уважаемых обществоведов. Один из них, отбросив дипломатию, прямо спросил меня: «Вы, такой-сякой, в конце-то концов, какой идеологии придерживаетесь?». Хотел я ответить, как Чапаев, но, вижу, ситуация другая. Чапаевы-то вот они, с шашками наголо сидят – а я перед ними безоружный крестьянин. До двери не добежать. Говорю: «Коммунистической!». Угадал я, все обошлось, даже цветы мне подарили. Помню, в преддверии ХХ съезда к одному из моих дядьев подошел у пивного ларька здоровенный мужик, взял за шиворот, приподнял и спросил: «Ты за кого, за Сталина или за Хрущева?». Дядька мой в гражданскую и после был беспризорником, жизнь знал и ответил: «Я – как народ!». Мужик был очень доволен: «Правильно, друг! Так и надо!».
Сегодня, в момент вполне реального, а не надуманного, кризиса идеологий, неразумно верить человеку или проклинать человека в зависимости от того, как он себя назвал. «Расхожие суждения» вроде коммунист, социал-демократ или демократ потеряли четкий смысл, если они не сопровождаются набором содержательных утверждений. Ведь на том собрании, где я объявил себя коммунистом, допрос могли продолжить – и сразу бы все переругались. И Лукьянов коммунист, и Рыжков, и Анпилов, и, говорят, даже какой-то Бузгалин. Что получится, если мы начнем трясти друг друга за шиворот: «Ты за какой Интернационал?». Моим уважаемым товарищам, которые до сих пор верят в старые штампы, я бы напомнил проверенный на опыте факт: они давно утратили способность определять, кто коммунист, и кто нет. Не действуют старые признаки, да и подзабыли они их. Начиная с 1987 г. Горбачев быстро и необратимо отходил не только от коммунизма, но даже и от социал-демократии – а на каждом пленуме ЦК КПСС его выбирали генсеком компартии и аплодировали. Шипели в коридоре, но по второстепенным вопросам. Пока в 1991 г. сам Горбачев с хохотом не запретил компартию. Тогда смекнули.