Вообще, говорить о мерах и чрезмерностях тотальной войны из благополучного далека – рискованное дело. Это все равно, что на сытый желудок рассуждать, стал бы ты есть человечье мясо, доведись до смертельного голода. Вопрос некорректный и запретный.
Ко мне на одной встрече с читателями подошел молодой человек и поделился тяжелыми мыслями. А с ним поделился его дед, они его мучили. Он был командир красных партизан в Сибири. Судьба им улыбнулась, и они сумели врасплох захватить в плен отряд белых офицеров, который их преследовал. Партизаны, оголодавшие и без боеприпасов, не могли гнать их с собой через тайгу. Отпустить – через несколько часов эти же офицеры их уничтожат. И офицеров утопили в Байкале. Это – крайний случай «чрезмерности и неразумности», но не деда-партизана, а самой социальной технологии, каковой является гражданская война. Затолкали Россию в этот коридор – глотайте.
В том же ключе и оценка всего советского социализма (после ликвидации многоукладности): «Да, социализм был примитивным, недемократичным, негуманным, общественная собственность приобрела форму государственно-бюрократической». Исходя из каких «объективных нормативов» даны эти оценки? Как мог примитивный проект породить Стаханова, Королева и Жукова? По каким меркам определена «негуманность»? Ведь нет же гуманности внеисторической. Гуманизм христианства на Западе был «снят» Реформацией, гуманизм Просвещения – империализмом, обесценившим человеческую жизнь. Россия, сопротивляясь, испытывала вестернизацию и в этом смысле. Но послевоенный советский период был именно периодом нового гуманизма, отрывом от Запада. Что, конкpетно, надо было сделать, чтобы советскому стpою заслужить оценку «гуманный»? Выпустить из тюpем всех пpеступников?
«Неуд» поставлен советскому строю фактически по всем критериям: «Вторая половина истории советского социализма была процессом нарастающего маразма». Иными словами, смерть его была закономерна: маpазм – состояние, вывести из котоpого медицина бессильна. Вот обоснование: «В 50-е годы страна… ликвидировала атомную монополию и военную недосягаемость США, обеспечила тем самым безопасность СССР и социалистической системы. Значит, авторитарно-мобилизационная модель социализма полностью исчерпала себя, утратила историческое оправдание. Но по инерции продолжала существовать. Необходимость ее глубокого преобразования, всесторонней демократизации общественной жизни упорно не осознавалась политическим руководством».
Не могу согласиться. Холодная война была именно войной на уничтожение и, как показала реальность, безопасность СССР вовсе еще не была обеспечена. В этих условиях проблема глубокой перестройки всей модели жизнеустройства настолько сложна, что даже сегодня никто не берется сказать, как бы это надо было сделать. Хрущев сделал шаг – явно навредил в большой степени. Косыгин начал реформы в экономике – сразу обнаружились опасности. Пришел Горбачев – угробил социализм. И в то же время никак нельзя сказать, что система не менялась. Менялась, и очень быстро. И именно в сторону «демобилизации» и демократизации – сравните, скажем, 1948 г. и 1978. Проблема как раз в том, что никаких ориентиров для надежной и безопасной демократизации нашего «мобилизационного социализма» истмат не дал и дать не мог.
СССР был сложнейшим и хрупким идеократическим обществом – одним из видов традиционного общества. Брежнев и Суслов не знали, как его «демократизовать», и это не удивительно. К их чести надо сказать, что они хотя бы понимали опасность и действовали очень осторожно. Они не верили истмату, для которого общество – разновидность машины, и в ней легко заменять целые блоки и агрегаты, надо только знать два-три «закона». «Матеpиалист», хотя бы и истоpический, поостеpежется даже pазобpать телевизоp, если не знает его устpойства, а общество пеpестpаивать – эка невидаль.
Истмат, выставив «неправильному» советскому строю те плохие оценки, которые подытожил Б.П.Курашвили, идейно подготовил перестройку, оправдал уничтожение «приблудного дитяти». Сегодня мы пожинаем первые плоды.
Давая свое понимание сталинизма, Б.П.Курашвили стремится непредвзято определить его роль в истории, его причины и степень неизбежности, его заслуги перед народом и травмы, которые он нанес. Автор тщательно вычистил из книги конъюнктурный антисталинизм. Он, однако, явно опасается обвинений в сталинизме и открещивается от того, что обозначил как «вульгарный сталинизм». Жаль, что он не раскрыл смысла этого ярлыка, потому что это обвинение очень распространенное, широкое и неопределимое – одно из важнейших в общественной мысли как в России, так и на Западе, особенно в среде левых.
Мне-то кажется, что это обвинение – идеологическая пустышка, вроде «русского фашизма» и антисемитизма. Чаще всего «вульгарные сталинисты» думают так же, как Б.П.Курашвили, но, вынужденные идти против течения не в академической среде, а «на улице», они просто вызывающе заостряют, огрубляют свои формулировки.
Толкование фактов, данное Б.П.Курашвили в свете истмата, логично. Именно в самой логике у меня с ним расхождения. Мы как бы видим одну и ту же историю в разном свете. И сталинизм – жгучий, прокаленный предмет истории – позволяет яснее понять, в чем же различие разных подходов. Различие, из-за которого столько копий ломается в среде оппозиции, столько непонимания и даже вражды возникает. Покажу расхождение на ряде «точек».
Истмат, предполагая существование неких «правильных» этапов развития, формаций, законов и соответствий, незаметно загоняет историка в евроцентризм. Запад подсознательно воспринимается почти как условность, как воображаемая Атлантида, где сбылись законы истмата. Все остальное (Восток) – более или менее «неправильно» и даже вряд ли имеет самостоятельную, не соотнесенную с Западом ценность.
Читаем: «Рождение социализма в России было в известном смысле одним из исторических зигзагов… Причем, бывает, зигзаги органично включаются в исторический процесс, получают свое оправдание в его широком контексте. Советский социализм стал решающей силой коалиции, сокрушившей фашизм и тем предотвратившей мрачный перелом в развитии человеческой цивилизации. Таким оказался высший смысл советского социализма». Здесь советский проект видится не как шаг в траектории России-цивилизации, он – зигзаг относительно «линейки Запада», и его «оправдание», его «высший смысл» выводится не из судьбы России, а из полезности для Запада (спас его от фашизма).
Именно в «неправильности» революции в России видит автор корни сталинизма: «Главные корни уходят в фундаментальные особенности Октября и мирового развития в первой половине ХХ века. Социалистическая революция в капиталистически недостаточно развитой стране была отягощена первородным грехом волюнтаризма». С таким видением «корней» сталинизма я не могу согласиться – они гораздо глубже. Продуктом ближнего предреволюционного времени я бы назвал именно «ленинскую гвардию» – модернизаторов России, отщепившихся от ее цивилизационного «тела». «Европейски образованные», они были, по выражению Горького, «мужикоборцами», не знавшими крестьянской России, чуждыми ей и даже враждебными. Совершенно иное дело – Сталин и «почвенные» большевики. Они представляли собой особое и глубинное течение в большевизме, порожденное буквально всей историей России. В сталинизме дышит именно тысячелетняя история, с космическим чувством Евразии, с имперским инстинктом Чингис-хана, со шрамами от хазар и тевтонов, с интригами Смуты, с Иваном Грозным и Петром, с Кутузовым и Скобелевым.
Все это как будто сжалось в три десятилетия, но это ни в коем случае не продукт этих коротких лет. А как отбросить духовную семинарию? Я думаю, роль этой подготовки Сталина еще совершенно не оценена. Б.П.Курашвили вскользь отмечает наличие у Сталина апокалиптического чувства и связывает это с изучением Евангелия. Думаю, Евангелие лишь оформило это чувство, вытекающее из мессианского восприятия времени у крестьянства. Но еще более важно, по-моему, глубокое проникновение в Ветхий Завет, которое просвечивает в политической практике Сталина. Он как будто насквозь видел своих противников – все их маневры описаны в Пятикнижии.