Тогда подал голос начальник политотдела дивизии:
- Приказывать мы тоже не имеем права. Не тот случай.
"Что же это за случай за такой? Что?" - подумал Шпакевич.
И начальник политотдела поторопился добавить:
- Да, не можем!
- Ладно, - решил наконец Шпакевич, хотя в душе до конца не победил настороженность. - Считайте, что уговорили.
- Значит, согласны?
- Да.
- Ну что ж, я рад! - Мужчина, который настойчиво и вместе с тем терпеливо добивался этого ответа, встал и протянул через стол Шпакевичу сухощавую руку. - Но то, что сейчас услышите, пока большой секрет. Сегодня ночью на ту сторону фронта, в тыл оккупантам, со специальным и ответственным заданием переправится партизанский отряд. В нем будет тридцать три человека. Вы пойдете проводником. Понятно?
- Да.
- Ну, а теперь надо собираться, - складывая карту, сказал партизанский командир. - У нас с вами, - посмотрел он на Шпакевича, - есть еще немного времени, думаю, мы успеем хоть в основном обдумать некоторые подробности будущего похода и уточнить отдельные детали. Поэтому сейчас, минут через двадцать, поедем с вами в расположение отряда. Это недалеко. В соседней деревне. А пока вы подождите меня на улице, там, кажется, есть скамейка на крыльце, посидите, мне с товарищами надо кое-что обсудить.
Шпакевич вышел.
Скамеек на крыльце было даже две. Но на них друг против друга сидели два незнакомых командира - совсем пожилой и помоложе, но тоже в годах; судя по знакам различия, они имели одно звание; командиры были увлечены беседой, и появление Шпакевича на крыльце не вызвало у них никакого интереса, будто он уже давно мозолил им глаза. Чтобы не мешать им, а больше всего чтобы не вызывать лишнего внимания. Шпакевич козырнул и постарался быстрей сойти с крыльца.
Поскольку отлучаться далеко он уже не имел права - сказано было ждать на крыльце, - он не придумал ничего лучшего, как сиротливо прислониться боком к телефонному столбу против избы, где размещался политотдел дивизии.
Как раз от этой избы широкая деревенская улица поворачивала и выходила через несколько дворов в поле, где справа от дороги стояла под вязом грузовая машина, замаскированная сверху зелеными ветками.
В той стороне где-то высоко летел самолет, вокруг которого время от времени рвались зенитные снаряды; разрывы доносились слабо, зато хорошо было видно, как в небе вдруг появлялись маленькие белые облачка, словно там лопались коробочки хлопка.
VII
Уже несколько дней на Зазыбов двор заглядывал Кузьма Прибытков. Великая охота была у него поговорить с Масеем. А сегодня, кроме того, Прибытков таил надежду похарчиться у Зазыб, потому что одна его невестка, Анета, торопилась в Яшницу вместе с другими веремейковскими бабами и почти не стряпала, а вторая уже который день сильно хворала, не поднимаясь с постели даже к печи.
Между тем Зазыба ревниво перехватывал Кузьму по эту сторону своих ворот, даже в мыслях не давая старому задерживаться долго возле сына - не хватало еще, злился он, чтобы по случаю Масеева возвращения толпился тут народ!.. Старый Прибытков, видно, тоже угадывал Зазыбово настроение. И не очень-то церемонился. Может, полагал, что старость имеет и на это право.
- Дак проснулся Масей или нет? - неизменно вопрошал Кузьма; при этом и вид у старого пильщика, и голос был такой, словно до хозяйского сына у него появилась крайняя нужда.
- Нет, - бросал в ответ хозяин откуда-нибудь из-под повети, и Прибытков без всякой обиды поворачивал обратно, топая раскорякой следом за своей палкой
к калитке, высокий порог которой становился для него уже нешуточной помехой.
На этот раз Кузьма не выдержал до конца свою роль, завел под лоб глаза, будто старец, явившийся с поводырем в деревню, и сказал:
- Вот сколько я до тебя, Денис, ни хожу теперятка, а все на угощение не попаду. Сдается, и сын целый вернулся, а ты все куксишься.
- А как же, кукшусь, - легко согласился Зазыба, словно ему по нраву пришлось это словечко. - Нечем мне тебя угощать.
- Ну вот, нечем, - опять закатил Прибытков глаза, - а некоторые наши мужики цельные дни, может, из-за столов не вылазят. Все угощаются. Разве ж это не диво - умять целого лося?
- Ну, а что еще делать с ним было, с этим лосем? - равнодушно усмехнулся Зазыба.
- Дак... Если бы только одного лося, - вел дальше Кузьма Прибытков, подначивая Зазыбу. - А то Браво-Животовский и поросенка еще с колхозной фермы прихватил, будто без домашнего мяса дичина в брюхо уж и не лезет.
- А вот за это, что незаконно берут поросят с фермы, кое-кому и по рукам стоило бы...
- Гм... Некому!
Наконец Кузьма Прибытков посчитал, что после такого разговора ему уж наверняка можно задержаться на Зазыбовом дворе. Подошел поближе к завалинке, сел на доску, которая нарочно была здесь положена.
Вышел на середину двора из своего укромного места и Денис Зазыба.
- Будто не ведаешь, кому по рукам теперь давать надо? - хитро поглядел на него Прибытков.
- Я-то ведаю, - ответил насмешливо Зазыба, - да ведают ли другие?
- Дак...
Более определенно отозваться на слова Зазыбы Прибытков не сумел, верней, нарочно не захотел, понимая, что у Зазыбы вырвалось это скорей от запальчивости, чем от сознания реальной власти; просто никто теперь в деревне не осмелится, а тем более из-за поросенка, стать поперек дороги Браво-Животовскому и его компании.
Другое дело раньше, почти до самого того момента, как в деревне появились немцы. До тех пор словно бы еще не верилось, что они вообще доберутся до Веремеек. Поэтому даже Браво-Животовский в роли полицейского всерьез не воспринимался. Но после того, как веремейковцы прошли под конвоем до деревни да постояли под угрозой расстрела на площади, все изменилось в их сознании, если совсем не перевернулось.
Конечно, подумалось веремейковцам, Браво-Животовский получил у криницы порцию колотушек от фашиста, но зато не стоял вместе со всеми односельчанами на площади и жандармский офицер не грозился расстрелять его. Значит, сколько ни издевайся над ним, сколько ни измывайся в мыслях или на словах, а он уже тебе не ровня!..
- Я это к тому, - наконец встрепенулся на завалинке Прибытков, - что у тебя вот зараз сын, дак тебе тоже бы лосятинки той не мешало бы взять. Тогда бы и угощение, как это водится, наладил. Сын ведь вернулся. А то я хожу-хожу, а все никак не дождусь, покуда ты к столу пригласишь.
- А-а, вон ты про что, - нехотя улыбнулся Зазыба. - И правда, есть с чего вспомнить про свежину. Так она уж небось успела просолиться?
- Солонина бы тоже к столу пришлась.
- Ничего, Кузьма, - помягчел Зазыба, - обойдемся как-нибудь своим харчем, без лосятины. А вот что они незаконно взяли с фермы скотину, так за это надо бы спросить кое с кого.
- Эх, - махнул рукой Прибытков, - не вяжись ты с ними, живодерами! Ты лучше скажи мне: как тебе показались немцы?
- Сам-то небось тоже видел?
- Дак ведь это, сдается, еще не немцы, что взяли да проехались по деревне из конца в конец. Взаправдашние немцы уже, видать, те будут, что приедут однажды и больше не уедут никуда.
- Эти тоже едва не перестреляли мужиков.
- Дак кто виноватый?
- Ага, кто виноватый?
- Каб не солдат той, что в колодезь свалился, может бы, и не было совсем страху. Но, как я теперя уже думаю, дак они даром не будут людей трогать.
Зазыба от негодования задохнулся.
- Да как это, скажи мне, трогать не будут?
- А так - коли их не зацепят, то и они ничего не будут иметь до тебя.
- Гм...
- Мы же мирные. До мирных и отношение должно быть свое.
Услышав это, Зазыба долгим взглядом, словно впервые, поглядел на Прибыткова, укоризненно покачал головой.
- Ну и мудрец ты, Кузьма, - сказал он. - Сперва надеялся, что немцы совсем не пойдут в Веремейки, потому что дороги к нам дрянные, а теперь, когда они все же завернули и к нам, ты другое выдумал. Ну и что, если мы мирные?