- И про то, как тебя староста выгонял из церкви? - прожигая полицая насмешливым взглядом, спросил Зазыба.
Но Браво-Животовского это, как ни странно, совсем не смутило.
- Зачем про это? - сказал он спокойно. - Расскажи лучше про вчерашнее совещание. На совещании-то у коменданта вместе были.
- Вместе-то вместе, да каждый в своей роли. Меня же ты возил, не иначе как на расправу?
- Если бы возил только на расправу, так и расправились бы, будь уверен!
- Так я тебе и поверил! Это комендант почему-то быстро отошел, а может, просто не послушал тебя, а то бы...
Зазыба почувствовал, что мужики кругом навострили уши, слушая их, хотя по лицам можно было понять, что ни один покуда не брал чью-нибудь сторону, просто настороженно всматривались, словно в поединок, после которого должно решиться все. Почувствовал это и Браво-Животовский.
- Теперь я хоть на голову встану, все равно не поверите, - будто в отчаянии, воскликнул он. - Думаете, если бы не я, так вам бы простили немца того, что в колодец попал?
- А что нам прощать-то было? - не меняя насмешливого тона, опять пожал плечами Зазыба. - Не спросив броду, полез какой-то недотепа в воду, так кто ему виноват?
- Не очень бы вас и слушали, - блеснул глазами Браво-Животовский. Как стояли там, на площади, так и прострочили бы с броневика всех!
Видно было, что забрало за живое обоих - и Зазыбу, и Браво-Животовского. Поэтому Иван Падерин сказал:
- Ладно, мужики, у слепого нечего спрашивать про разбитые горшки. Хорошо, что все обошлось. Ты вот, Антон, лучше скажи нам, кого возьмешь в напарники к себе. Меня или Силку?
Но зря Иван старался.
- Не лопнула бы от тяжести кила твоя, кабы поносил винтовку, - грубо бросил Браво-Животовский.
- Дак... - опешил Падерин, но ненадолго, видно, сообразив, что не всякая обида теперь в счет. - Меня же освободили от винтовки даже по мобилизации. И не от такой тяжелой, как твоя, а полегче, от нашей, мосинской. А ты хочешь, чтобы я сам теперь взял?
- Не возьмешь ты, возьмут другие.
- Дак и Силка тоже... Он хоть, как ты говоришь, и не киловатый, но вряд ли совладает с твоей "бельгийкой" одной рукой.
- А ты за Силку не волнуйся. У Силки своя голова на плечах. А насчет винтовки... Если бельгийская тяжела, дадут полегче - либо русскую, либо ихнюю, немецкую. Точного боя.
- Не-ет, - замотал головой Иван Падерин, которому, видно, понравился уже этот разговор, он даже забыл, что встревал в него сперва только для того, чтобы развести Браво-Жиовотовского с Зазыбой. - Ни трехлинейки, ни своей немцы никому из наших в руки не дадут. Они даже тебе вот не дали, а сунули бельгийскую. Мол, не слишком разгуляется стрелок, когда всего четыре патрона имеет. Пятый ведь ты небось отдал Микиту изуродовать. Я так думаю, Антон, хоть ты сам, без вербовки, служишь у них, они тебе не целиком доверяют, потому и патронов мало дают.
- Ничего, постреляю эти, еще дадут.
- Дадут-то дадут, но за ними же надо сбегать в Бабиновичи да попросить. Небось еще и отчитаться заставят. Это что было бы, если бы все в такую даль бегали за патронами? Мол, ты погоди, я вот сбегаю зараз по патроны, а тогда тебя застрелю. Какой бы это дурень тебя ждал, чтобы ты его застрелил?
- Думаешь, милиционерам больше давали?
- Это когда-а-а! Это в мирное время. Тогда и стрелять не было в кого. А я так думаю, немцы не дураки, мол, хоть вы и добровольцы, да черт вас знает. Сегодня такое настроение у вас, а завтра, глядишь, другое, Дай вам вволю патронов, дак вы... А вдруг вам вожжа какая под хвост попадет? Словом, не доверяют они вам. И Силке не дадут потому самой легкой винтовки, если он и вправду поддастся на твои уговоры. Потому что к нашей трехлинейке или к ихней, с кривым затвором, легче патроны раздобыть - кто украдет, а кто и силой возьмет. Пуляй тогда себе, сколько влезет. Потому и вооружают они вас бельгийскими. Сдается, вы при оружии, а разок-другой стрельнешь, да и все.
- Ну, ты контру мне тут не разводи! Много ты знаешь!
- А тута и знать много не треба, - совсем не испугался Иван Падерин. Тута и так все ясно. А пугать меня не стоит. Я про немцев твоих ничего худого не сказал. Свидетели вот есть. Так что...
- Так что нечего и болтать. В конце концов, тебя не заставляют в полицию поступать. Я только сказал, что надо уметь защищать свое. А то сегодня жито сгорело, а завтра деревню кто-нибудь подпалит.
- Дак ты скажи Адольфу, чтобы еще полицейских прислал. Власть же обязана защищать людей, если она человеческая. Или отдай совсем винтовку, Дранице вот. Нехай он бегает вокруг деревни.
- Ага, как там его, ты будешь спать с бабой на постели, а я бегать стерегчи вас, - не понравилось Ми-ките. - Умники, как там его, нашлись!
- Погоди, Микита, - нетерпеливо поморщился Браво-Животовский. - В конце концов, не обязательно в полицию всем идти, - объяснил он остальным мужикам. - Можно самоохрану наладить.
- Как это?
- Просто будете охранять деревню без оружия, чтобы никто чужой не заходил. А то теперь шляются все, кому не лень. Может, и копны эти поджег какой бродяга. Спал, а когда промерз, захотел погреться.
- Ага, - сразу же не поверил Иван Падерин, - мало ему было погреться на одной копне, дак целое поле подпалил.
- Тем более! - словно бы не понял Ивана Браво-Животовский. - Надо тогда глаз не спускать. Я же недаром говорю, самоохрану пора организовать. Пускай каждый печется о своем.
Может быть, полицай и еще агитировал бы, но вдруг Кузьма Прибытков, который тоже был возле конюшни, крякнул, словно только что спохватился, что зря молчал, потом уставился долгим недоверчивым взглядом на Браво-Животовского и, ткнувши неразлучной палкой в небо, сказал:
- Глядите, мужики, чтобы вам с этими Антоновыми штучками-дрючками черта лапой не накрыть. Сперва цапу-лапу, а потом...
Теперь Зазыба с усмешкой вспомнил это "цапу-лапу".
То, что Браво-Животовский попытался использовать сегодняшний пожар в Поддубище, чтобы возмутить неведомо против кого веремейковских мужиков, Зазыбу не слишком удивило. Сперва он испугался было, помянув недобрым словом Чубаря, которому взбрело в голову сжечь колхозную, а верней, теперь уже крестьянскую рожь и этим дать Браво-Животовскому предлог для такой агитации. Однако, послушав, как отмахивались мужики от каждого предложения Браво-Животовского, в душе засмеялся: зря черт после ночного пожара пробует и болото поджечь!
Но Браво-Животовский!.. Зазыба дивился той последовательности, с которой полицай проводил свою линию в Веремейках, стремясь не пропустить ни одного подходящего случая, чтобы укрепиться. Сегодня это проявилось, пожалуй, сильней всех его прежних попыток создать в Веремейках полицейский лагерь. Сегодня же всем вдруг стало понятно и то, что навряд ли скоро удастся ему это - кажется, никто из веремейковцев, в том числе и Роман Сёмочкин, добровольно не собирался принимать от немцев оружие. Даже безобидное на первый взгляд предложение - создать самоохрану в деревне мужики встретили без всякого энтузиазма, несмотря на то, что пожар в Поддубище мог заставить их согласиться.
Рассуждая таким образом, Зазыба мысленно вернулся к Чубарю, снова связав с ним пожар в Поддубище. Но в душе уже не было прежнего возмущения этим поступком председателя, даже простого осуждения и то не возникало. Почему-то больше думалось о том, что Чубарь сидит отшельником в этой Мамоновке и ждет, когда он, Зазыба, удосужится да выберет время съездить в Мошевую. Хоть Зазыба тогда и предупреждал, что сначала придется все-таки съездить в Белую Глину, таков приказ, но в душе было ощущение вины. Странно, еще вчера, ища оправдание своему решению, Зазыба и представить не мог, что сегодня почувствует себя виноватым. Кажется, ничего особенного не случилось бы, если бы он, в конце концов, и отказался ехать в эту Белую Глину, мало ли какую причину можно придумать, - например, болезнь. Вон Парфен Вершков... Но, подумав так, Зазыба вдруг смущенно спохватился, потому что не хитростью истолковывалось сегодняшнее Парфеново отсутствие, Вершков действительно тяжело болел!..
"Надо проведать Парфена, а то что же получается!.."
Не знал Зазыба, что Вершкова уже не было на свете...
Странно, но с этой минуты все, что Зазыба думал и чувствовал, не было таким значительным, как прежнее.