Такова была сила в ладонях его и речах, что князь Прокл не смог ни встать, ни отказаться. И с тех пор делил с Константином трапезу все дни, хотя дней этих было немного, а именно три. На третий день князь Прокл почувствовал после обеда дурноту и к вечеру преставился.
На рассвете следующего дня в южной части Острова стали собираться вооруженные люди. Судя по их речам, они не верили в естественную смерть Прокла и не скрывали своего намерения за эту смерть отомстить. Уведомили Фрола, младшего брата князя Прокла, но он заверил их, что месть свершится над виновным и без людского участия.
Ближе к полудню положение изменилось. Князь Фрол сам вышел к толпе, и лицо его было мокрым от слёз. Сказав, что пришло время осушить слёзы (и осушив их), Фрол призвал собравшихся к решительным действиям, хотя и не объяснил, что именно имеет в виду. Не дожидаясь объяснений, князь Константин приказал своему войску готовиться к походу на Юг.
Через малое время состоялось отпевание князя Прокла. Епископ Острова Феофан запретил появляться там вооруженным людям, разъяснив, что оружием покойного являются отныне его добрые дела, которыми и берется Царство Божие.
Князь Фрол требовал отпевать раба Божия Прокла как убиенного, но епископ ему в этом отказал, поскольку не было убийству прямых подтверждений.
Князь же Фрол, показав на посиневшее лицо покойного, закричал:
Это ли не подтверждение, и кто скажет мне, что я ошибаюсь?
Предоставь расследование Тому, Кто никогда на ошибается, ответил Феофан, а ныне смирись и скорби.
Фрол же, скорбя, не смирился, и еще не стихли последние слова надгробных песнопений, как он бросил в лицо Константину тяжкое обвинение.
Князь Константин, как бы справляясь с гневом, помолчал, а затем произнес:
Горе помутило твой разум, брат. Сейчас, когда мы в шаге от междоусобной брани, он должен быть особенно остр. Пойдем же обсудим то, как спасти на Острове мир.
Уж не приглашаешь ли ты меня на обед, улыбнулся князь Фрол, но в улыбке его не было веселья. И не брат ты мне, потому что мой род идет от императора Августа, а твои предки, уж не обессудь, болотная нечисть, и нет у нас общего, как нет общего у света с тьмою.
И беседа Константина с Фролом не состоялась, поскольку как же она могла состояться после таких слов?
И разделился Остров на части северную и южную, как в давние времена, и возобновилось противостояние, которое казалось всем забытым. Не было ведь тогда вражды между людьми Юга и Севера, а многие состояли в родстве, так отчего же они пошли войной друг на друга? Не лучше ли было князьям решить всё в мирной беседе?
Ксения
Так началась война, названная впоследствии Войной родословий, хотя причина ее, подозреваю, лежала вовсе не в родословиях. Фрол после долгих колебаний решил, что пришел удобный момент для того, чтобы взять власть, а Константин (он тоже колебался) подумал, что с угрозой следует расправиться в зародыше, не ожидая ее усиления. Он, собственно, и начал войну, полагая, что будет иметь дело с кучкой преданных князю Фролу людей, и уж никак не предвидел, что на сторону Фрола перейдут все жители Юга. Удивительным образом и сами жители этого не предвидели, поскольку были заняты невоенными делами.
Готовилась ли эта война? В привычном смысле слова – нет. Понятно, что князь Евфимий нашел свою родословную не в дупле, и для чего-то она ему была нужна. Но собирался ли он воевать? Определенно нет: у него и войска-то не было. Хотел, возможно, повысить свой статус. Не думал воевать и князь Прокл, и даже князь Фрол не думал. Эта мысль пришла Фролу в голову лишь тогда, когда вокруг него стали собираться вооруженные люди, еще вчера бывшие земледельцами, ремесленниками, моряками.
Что заставило этих людей бросить свое благополучие, сменить спокойную жизнь на тягчайшие муки и в конце концов прийти к полному ее разрушению? Идея справедливости? Но отчего прежде она не стучала в их сердца с такой силой? Они пришли поддержать того, чьи обиды были им, в сущности, безразличны и кто ни о чем их не просил. Не входила война и в планы князя Константина. Она не входила ни в чьи планы – и тем не менее началась.
Внезапный диссонанс, негромкий, как звук лопнувшей струны, объединил всех в общем действии. В этом ли звуке было дело? И да, и нет. Бывало, что лопались все струны, и этого никто не слышал. Отчего же услышали сейчас?
Военные действия открыл светлейший князь Константин. В лето сорок первое своего княжения он двинул войско на южную часть Острова, но войной это не называл, поскольку весь Остров считал своей вотчиной. И навстречу войску, держа руку на наперсном кресте, вышел епископ Феофан.